Северный Удел
Шрифт:
— Держи дверь на «мушке».
К лопухам прибавилась крапива.
После грохота выстрелов сделалось на удивление тихо. Вилась мошка. Где-то вдалеке слышался собачий лай.
Через метр я наткнулся на мертвеца. Полицейский лежал на боку, подтянув под себя ноги в стоптанных сапогах. Судя по знакам отличия — бывший армейский прапорщик. Пожилой. Рябоватый. Потускневшие глаза впитывали осенний небесный цвет.
Пришлось взять левее.
Значит, как минимум, пятеро, размышлял я, подбираясь
И ничего не боятся. Ни стрельбы. Ни жертв. Ни высокой крови.
Полицейские на углу помогли мне подняться. Все, мундир на выброс. До двери было метров девять по прямой, правда, через два окна в цоколе. Не проползти.
Штурмом брать?
Из-за забора Сагадеев уже делал мне знаки — возвращайся.
Чернел верх кареты. Ее, пожалуй, следовало бы передвинуть к воротам, закрыв выезд.
Я еще раз прикинул: заросший двор с наезженными колеями, боковые стены — глухие, толстые, дверь баррикадируется — получается чуть ли не крепость с амбразурами. И хоть войсковую артиллерию зови.
— Бастель! — в нетерпении крикнул Сагадеев.
Из морга выстрелили на голос.
В ответ городовые открыли частый огонь из-за забора. Зазвенело оконное стекло. Лопнул осколками фонарь освещения.
— Господин Кольваро, нам-то что делать?
Оба полицейских, присевших у стены, один — в погонах фельдфебеля, другой — ефрейтора, смотрели на меня, ожидая приказа.
— Будьте наготове, — сказал я. — Сейчас решим.
Сиганув через забор, я по широкой дуге обежал простреливаемое пространство, один раз скатившись с дороги в кусты шиповника.
Гуафр!
— Бастель!
— Да!
Я упал рядом с Сагадеевым, рванул пуговицы мундира. Жарко.
— Куда вы поперлись под пули?
— Рекогносцировка, господин обер-полицмейстер.
— С голой задницей? — зашипел Сагадеев в усы. — Меня же государь-император собственноручно, если что!.. Если с вами!..
Он задохнулся, торопливо выковырял какую-то бумажку из кармана кителя, развернул ее в желобок, щелкнул снизу пальцем, взбивая щепоть бурого порошка.
— Виноват, — сказал я.
Сагадеев, запрокинув голову, дернул багровой щекой, высыпал порошок в рот и зажмурился.
Справа знакомо защелкало — кто-то досылал патроны в револьверный барабан.
Странно, подумал я, что те, в морге, не идут на прорыв.
Чего-то ждут? Пытаются уничтожить тело Лобацкого? А зачем? Я же все равно хоть с капли крови считаю «нить». И вывезти труп уже не получится.
Или у них есть запасной план?
— Вот что, — открыл глаза Сагадеев, — вы лучше со мной советуйтесь, когда, значит, решите в самоубийство… Я вас тогда сам пристрелю.
— Хорошо, — сказал я.
Сагадеев покивал.
Из-за
— Докладываю…
Он чуть, дурак, не вытянулся перед обер-полицмейстером в струнку.
Я успел повалить его одновременно с раздавшимся выстрелом, фуражку сбило с его головы и отнесло к карете.
— Дурак!
Опрокинутый юноша растеряно заморгал.
— Ну-ну, — Сагадеев, нависнув, легонько охлопал его по скулам. — Что ж вы подставляетесь, братец? Нельзя, нельзя. Как там Добрац?
— З-за… з-застрял… — Шахов приподнялся с земли, высматривая свою фуражку. Провел дрожащей ладонью по коротко стриженым волосам. — Эт-то что, по мне?
— Ну да. Преступники, знаете ли, имеют обыкновение стрелять.
— И метко, — добавил я.
Унтер-офицер сглотнул.
— Так что Добрац? — поторопил Сагадеев.
— Ждет ук-казаний… У него там открытый коридор, а эти скамеек и п-прозекторских столов навалили, не подобраться, двое раненых…
— М-да, — Сагадеев навинтил ус на палец.
Его взгляд ушел в обрез дороги, где выставленный из двух полицейских кордон заворачивал катафалк с приехавшими за мертвецом родственниками. За катафалком в пыли маячил конный, в серо-голубом жандарм. Что-то им было не разминуться.
— Ладно, — сказал Сагадеев, — сейчас два пехотных взвода подтянутся с Глуховских казарм… Может, как-то через крышу?
Мы синхронно повернули головы.
Двускатная крыша морга поблескивала на солнце недавно крытым железом.
Я пожал плечами.
— И что?
— Ну, там… Бастель! — Сагадеев поймал мое запястье. — Ты же можешь их кровью! Попробуй!
— А вы что же? Не последней фамилии…
Обер-полицмейстер смутился.
— Да я как-то больше глоткой беру. Отвык. Давно без практики… Я, поверишь, и крестьян-то… Нет, я могу, могу их в бараний рог…
Замолчав, он махнул рукой.
Я только вздохнул мысленно. Среди высоких семей нет-нет да и всплывали утопические идейки отказа от преимуществ крови. Быть как все. Мы — один народ. Нет никакой разницы в нас и низших. И прочие лозунги.
Даже общество было полутайное. «За единство» называлось. Какое-то время, кроме всех прочих, в нем по молодости состоял племянник самого государя-императора.
Но чтобы эти веяния коснулись главы полицейской управы? Воистину, куда катимся? Ночь Падения и гуафр!
— А кто-нибудь еще есть? — спросил я.
— Зачем вам? — Сагадеев, отдуваясь, расстегнул ворот кителя.
Солнце раскочегарилось не на шутку. Ни облачка. Пыль. Лесок через дорогу расчертили золотистые лучи. Катафалк, кажется, развернули. Жандарм, спешившись, вел лошадь в поводу.