Северо-Запад
Шрифт:
«Одиннадцать… десять… девять…»
Привычный счет. Что еще остается делать, когда на тебя несется эдакая тварь? Правильно, стрелять, даже зная, что все равно промахнешься. И считать патроны. Вернее, мозг сам их посчитает. И может, за этой привычной, рефлекторной мыслью замаскирует ту, что я сейчас прогоняю в голове на самом деле…
«Восемь… семь… шесть…»
Рукокрылу оставалось до меня метра полтора, когда я, продолжая стрелять, упал на спину.
На таком расстоянии дергайся не дергайся, по-любому пуля твоя. И что такое пуля, мутант знал прекрасно. Потому,
Но превращаться в кусок мяса на ребрышках в мои планы не входило.
«Два… один… пусто».
Перед тем как затвор зафиксировался в крайнем заднем положении, в черном покрывале, опускающемся на меня сверху, образовались две дырочки, сквозь которые пробились лучики скудного солнца… Не для результата. Для твари, которая поняла, что мой магазин пуст и я больше не способен сопротивляться.
Торжествующий визг подтвердил моё предположение. Мутант притормозил и попытался сгрести крылом добычу с асфальта…
И отпрянул, когда понял, что я собираюсь сделать…
Но было поздно.
Клинок «Бритвы» вспорол плотное кожистое крыло, словно оно было бумажным. Я рванулся вперед, к зубастой башке и мохнатому горлу, продолжая прорезать себе путь ножом и стараясь не коснуться острых коготков по краям крыла, — интуитивно я чувствовал, что делать этого не стоит.
А мутант понял окончательно, что сегодня не его день. И дернулся назад, подальше от психа со страшным ножом, волоча по асфальту располовиненное крыло. При этом его красные, воспаленные глаза смотрели на меня… а надо было бы в другую сторону.
Ушастая голова лишь на мгновение коснулась ветвей, сквозь которые я продрался примерно минуту назад. Они еще не успели успокоиться, истекая то ли смолой, то ли соком, то ли кровью и все еще надеясь поймать и отомстить…
Если кто-то хочет чего-то очень сильно, он обычно получает искомое. Или что-то другое, но лучше и больше. Судьба — девушка мудрая. Она всегда знает, какой подарок нужно дать умеющему желать по-настоящему, чтобы он остался доволен. Даже если желающий — всего лишь мутировавшее дерево.
Гибкая петля захлестнула шею рукокрыла. Он заверещал было, дернулся изо всех сил… но было поздно. Вторая, третья, пятая ветвь оплелась вокруг его тела, покрывая крылья и когтистые лапы зеленой сеткой… И вдруг эти ветви на глазах начали толстеть, наливаться, словно пожарные шланги, по которым пустили воду под давлением.
Рукокрыл уже перестал верещать, лишь стонал жалобно, как человек. Я шагнул вперед, занося «Бритву» для последнего укола в сердце, — враг, которого ты победил в честном бою, не должен мучиться…
— Стой!
Я тормознул чисто рефлекторно. Если слышишь за спиной «Стой!», а не выстрел, лучше остановиться. Скорее всего, хотят не стрелять, а как минимум сначала поговорить.
Мутант перестал стонать. Нечему было. Буквально за несколько секунд он сдулся, словно проколотый воздушный шар. Послышался треск — сломанные ребра прорвали
Я еле успел отпрыгнуть назад. Толстенный, измазанный кровью хлыст ударил в меня прямо из груди мертвого рукокрыла. Но, не достав какие-то сантиметры до моей шеи, шлепнулся на асфальт и неторопливо втянулся обратно.
— Хищные деревья… опасны после кормежки…
Я обернулся.
— Благодарю, буду знать.
Итак, парень, которого волокла огромная летучая мышь, жив. Но дела у него не ахти.
Левая нога несчастного была распорота от колена до середины бедра. Наверно, рукокрыл когтем прошелся. Но это не самое страшное. Гораздо хуже, что из разорванной штанины в районе лодыжки торчит кусок окровавленной кости. Не иначе сломал при падении. И это точно звездец. В полевых условиях такое не чинится, а где чинится — я не знаю. Обратно до Бутырки я его точно не дотащу через плотоядный лес и территорию дампов, сам на двух ногах еле прошел. Хотя, может, тут где-нибудь его база неподалеку?
— Ты сам откуда будешь? — осведомился я.
— Издалека, — хмыкнул парень. — Правобережные мы, с территории Зоны трех заводов.
Это мне ни о чем не говорило. Что за «три завода?».
— А ты?
— Оттуда, — неопределенно махнул я рукой в сторону хищного леса. — С дампами не поладил, пришлось через лес прорубаться.
«А он неплохо держится, — подумал я, глядя на парня. — Сам белый как стенка, но не воет от боли, а даже беседу поддерживает».
На вид ему было года двадцать два — двадцать три. Коротко стрижен, бородка, запакован в камуфляж, правда, не фабричный, а, скорее, раскрашенный вручную. Под свободной одеждой особо не разберешь нюансы тренированности тела, но понятно, что не здоровяк, а скорее жилистый, что для бойца иногда даже в плюс. Не раз видел, как такие нехилых амбалов заваливали.
— Далеко эти три завода?
— Километров пятнадцать.
Я присвистнул. Парень перехватил мой взгляд и потянулся за ножом, который лежал на асфальте метрах в полутора от него. И невольно застонал — от неловкого движения кость сместилась. Удивительно, как он не вырубился. Боль небось адская.
А нож у него был хорош. Мощный, практичный и одновременно на редкость красивый. Анатомическая рукоять с навершием, которым череп проломить — раз плюнуть. Мощная гарда, такой в случае чего и как кастетом отработать можно. Но главное — клинок удивительной формы. Хищный, тяжелый, слегка изогнутый, словно крыло ангела — или демона, это уж кому что ближе.
Я невольно залюбовался этим произведением искусства… и тут же очнулся от легкого толчка в ладонь. То ли показалось, то ли правда моя «Бритва» привела в чувство — мол, ты там не офигел, хозяин, на чужой нож так пялиться? Свой поди есть.
— Нравится? — криво ухмыльнулся парень. — Понятное дело. Этот нож как раз перед Третьей войной был сделан по эскизу великого мастера Андрея Мака самим Джилом Хиббеном. Их тогда всего несколько штук выпустили. Раритет, за него восемь туров давали. Так что времени не теряй. Добивай меня, забирай нож и проваливай.