Севильский слепец
Шрифт:
20 сентября 1946 года
Вернувшись из Таррагоны, я узнал, что П. уехала в Испанию с матерью, у которой там умерла сестра. Доктору неизвестно, когда они вернутся. Я почувствовал горечь потери и, вместе с тем, странную свободу. Вечером зашел Ахмед со своим дружком, и они подняли мне настроение. Это была ночь сплошного торжества гедонизма.
23 сентября 1946 года
Я показал Карлосу свои сделанные углем «ню». Он потрясен. Он в первый раз высказался о моей работе, произнеся одно слово: «Исключительно». Позже, когда мы вместе покуривали кальян, он добавил: «Я вижу, началась оттепель. Надеюсь, Ахмед и Мухаммед поспособствовали этому».
30 октября 1946 года
По-прежнему никаких известий от П. Теперь и ее отец отбыл в Испанию. Единственный известный мне адрес их возможного местопребывания — Гранада.
Р. продал участок земли американцу, который хочет соорудить на нем отель. По условиям контракта строительство осуществляем мы. Это наш первый крупный подряд. Я хочу участвовать в разработке проекта, но Р. категорически не позволяет мне смешивать искусство с делом. «Все мое окружение знает тебя как моего консультанта по вопросам безопасности… Я не могу допустить, чтобы ты украшал всякими финтифлюшками фойе».
23
Пятница, 20 апреля 2001 года,
домФалькона, улица Байлен, Севилья
Как же тяжело продираться сквозь забытье! Может ли сон быть такой мукой мученической? Фалькон вынырнул из тьмы, бормоча себе под нос, как старый, всеми забытый маразматик, запертый в доме для тех, кто приближается к конечной точке. Мобильник звонил и звонил, сверля звуковым сигналом его лобную кость. Во рту была страшная сухость. Звонки оборвались. Фалькона снова накрыл ватный саван вызванного транквилизатором сна.
Сколько после этого прошло времени — часы или только минуты? Осатанелое дребезжание мобильника, казалось, ввинчивалось в его лобные пазухи. Фалькон штопором вылетел из сна. Он нашел свет, телефон, кнопку. Глотнул воды, с трудом отлепив от нёба глыбу языка.
— Старший инспектор?
— Вы звонили раньше?
— Нет, сэр.
— В чем дело?
— Мы только что получили сообщение еще об одном трупе.
— Еще об одном трупе? — переспросил он, чувствуя, что эти слова вязнут у него в мозгу, как в матрасе.
— Убийство. Того же разряда, что убийство Хименеса.
— Где?
— В квартале Порвенир.
— Адрес?
— Улица Колумбии, дом двадцать пять.
— Я знаю этот адрес, — сказал он.
— Дом принадлежит Району Сальгадо, старший инспектор.
— Это он — жертва?
— Точно пока неизвестно. Мы только что выслали патрульную машину для выяснения обстоятельств. Тело заметил садовник через окно.
— Который час?
— Ровно семь.
— Не звоните больше никому из группы, — распорядился он. — Я приеду сам. Только, пожалуйста, известите Кальдерона.
Это имя вонзилось ему в грудь как нож. Он стоял под душем с поникшей головой, с безвольно опущенными руками, убитый жестокостью слов Инес, брошенных ею прошлой ночью. Он чуть не всхлипнул при мысли о предстоящей встрече с Кальдероном. Бреясь, он вопрошающим взглядом смотрел на свое отражение в зеркале. Они не станут об этом говорить. Конечно, не станут. Как вообще нечто подобное может обсуждаться двумя мужчинами? Теперь на его отношениях с Кальдероном можно поставить крест. «Такое, что тебе и во сне не снилось».
Фалькон сунул голову под холодную воду, принял орфидал, оделся и сел в машину. У первого же светофора он проверил голосовую почту. Одно из сообщений пришло в два сорок пять ночи. Он прослушал его. Сначала раздались звуки музыки, в которой Фалькон узнал Адажио Альбинони. Потом сквозь них прорвался приглушенный отчаянный вой человека, пытавшегося кричать или умолять с кляпом во рту. В тот момент, когда скрипки воспарили, вознося острую боль утраты к новым высотам, о деревянный пол стукнулись ножки то ли кресла, то ли стула. Затем тихий голос произнес:
— Ты знаешь, что делать.
Тут музыку заглушили жуткие бульканья и хрипы, которые могли исходить только из сдавленного горла. Они нарастали, перекрывая эмоциональные всплески адажио, в то время как ножки стула бешено отплясывали, пока по ушам не резануло грохотом и последовавшей за ним тишиной, после которой еще выше взмыли скрипки и сообщение закончилось.
Позади Фалькона уже надрывались клаксоны, и, газанув, он понесся вдоль реки к следующему красному глазу светофора. Он позвонил в управление и попросил соединить его с выехавшей на место преступления машиной. Патрульные все еще не могли попасть в дом, но на полу посредине большой задней комнаты, выходившей окнами на веранду и в сад, действительно лежал мертвец. Он был привязан к стулу, валявшемуся на боку, а деревянный пол был заляпан кровью. Фалькон велел им найти горничную или пойти к соседям и выяснить, нет ли у них запасных ключей.
У парка Марии-Луизы он свернул на проспект Эританьи и проехал мимо полицейского участка и жандармерии, находившихся всего в нескольких сотнях метров от дома Рамона Сальгадо.
Когда он подкатил к дому, ключей еще не было. Тем временем успела прибыть санитарная машина, за ней — Кальдерон и под конец эксперты Фелипе и Хорхе.
В двадцать минут восьмого один из соседей нашел запасной комплект ключей, и Фалькон с Кальдероном вошли в дом, оба в латексных перчатках. Они прошли в ту самую заднюю комнату. Всю стену напротив двери закрывали стеллажи с книгами. Посреди комнаты стоял письменный стол с массивной, сантиметра в три толщиной, стеклянной столешницей, подпираемой двумя тумбами черного дерева. На нем возвышался новенький «iMac» со светящейся картинкой «рабочего стола» на экране. На стене за письменным столом висели четыре высококачественных репродукции Фальконовых «ню». Между столом и этой стеной лежал на боку Рамон Сальгадо, привязанный к высокому стулу с рифленой спинкой. Одно его запястье было придавлено телом, второе закреплено так, что кисть указывала вниз, на основание задней ножки стула. Одна нога была прикручена за голую лодыжку к передней ножке стула, другая висела в воздухе на веревке, затянутой петлей на большом пальце. Веревка шла вверх, к осветительной арматуре на потолке, представлявшей собой металлическую панель с четырьмя точечными светильниками. В углублении панели просматривалось маленькое колесико — миниатюрный блок. Через него веревка соединялась с шеей Сальгадо, судя по виду сломанной. Веревка была туго натянута, так что скособоченная голова Сальгадо не касалась пола. При более близком осмотре миниатюрного блока они обнаружили, что он застопорен завязанным на веревке узлом.
— Стул опрокинулся, — констатировал Фалькон, — и делу конец.
Кальдерон обошел запачканное кровью пространство.
— Что, черт побери, здесь происходило? — спросил он.
В дверях появился судмедэксперт, тот же самый, что приезжал для осмотра трупа Рауля Хименеса.
Это был первый случай, когда Фалькон лично знал убитого. Он не мог отделаться от воспоминаний о последней встрече с Сальгадо, когда они пили мансанилью в погребке «Альбариса». И теперь, видя его безжизненное тело, его кровь на полу, грубую унизительность его смерти, Фалькон испытал острое чувство вины перед этим человеком, к которому питал неприязнь. Он зашел со стороны книжных стеллажей и заглянул убитому в лицо. Щеки с красными прожилками были растянуты засунутыми в рот носками, воротник рубашки набряк кровью, выпученные глаза смотрели прямо на Фалькона. Он вздрогнул, заметив в загустевшей лужице крови на полу то, что больше всего боялся увидеть: лоскутик кожи с тонкими ресничками.