Sex-shop «Шалунья»
Шрифт:
Хочу вам, однако же, заметить, что ни в коем случае не следует отождествлять страдания с болью. Страдания – удел душевный, боль перепахивает физику – совершенно разные вещи. Так вот, боль, настоящая боль началась тогда, когда мне показалось, что я нащупал ответ на главный вопрос – за что же мне все это? Боль пришла с вернувшимися в исходную точку нейтрино и вошла в меня, в мое воссоединившееся тело одновременно со всех сторон. Я умер бы вмиг от ее ярости, если был бы на это способен, и если бы так было запланировано мастером боли. Но он видимо преследовал совсем иные цели. Он посмеивался надо мной. Боль ворвалась в меня внезапно и сразу,
Боль и страдания уничтожили меня окончательно. Я потерял себя. Воспоминания, мысли, образы, чувства, ощущения – все исчезло без следа и безвозвратно. Не осталось даже воспоминаний о воспоминаниях, о том, что они вообще бывают, что собой представляют и как выглядят. Все превратилось, трансформировалось ни во что. Было все и вдруг–ничто. Ничто, до краев наполненное болью, страданием и прочим подобным дерьмом. За них–то, за боль и страдания, не знаю уж как, я и зацепился и, словно Мюнхгаузен за косу, вытянул себя из трясины ничто обратно.
И тотчас обухом между глаз снова грохнул вопрос: За что мне все это? Все вспыхнуло, из глаз посыпались искры, и ослепительным факелом в возродившемся сознании загорелся ответ. Чтоб ничего не забыть и не потеряться вновь, я быстро вскочил с кровати, оделся и выбежал из дому. Там, за стенами, природа сырела и пучилась серым рассветом. В утренних сумерках медузами плавали силуэты людей, но мне все казалось, что не люди это вовсе, а такие же, хоть и облизанные туманом, осколки людей, как и я. Ночь прошла, осталась позади полосой препятствий, огненным рубежом, прихватив с собой мою боль, страдания и весь остальной кошмар… Но остался страх, что все может вернуться, поэтому я бежал и бежал вперед по пустынным улицам пока совсем не рассвело. И тогда я вошел в первую, попавшуюся на глаза открытую дверь… Куда, кстати, я попал, где оказался?
– Это секс–шоп, – сказал Славик. – Милости просим.
Мужчина, раскинув руки, огляделся по сторонам:
– Ба! Надо же, как символично!
– В чем, простите, символ? – полюбопытствовал Славик.
– Все просто: смерть и рождение всегда рядом. Надо где–то умереть, чтобы где–то родиться, родившись же, все одно снова придется умирать. А где же еще рождаться, как ни в секс–шопе, а? Секс–шоп – символ рождения, ведь верно? Хотя… я все о своем, и это быть может не слишком понятно.
Возникла пауза, во время которой Славик пыжился сообразить, как ответить достойно необычному посетителю, да и стоит ли отвечать, но так ничего и не успел, ни ответить, ни сообразить. Начавшую уже позвякивать напряжением тишину взломал бой колокола. Человек–кресло отодвинулся от прилавка и достал из заднего кармана брюк телефон.
– Да, дорогая, – заговорил он. – В секс–шопе, где же я еще могу быть с утра пораньше? Не шучу… Ладно, не буду… Конечно, дорогая, помню. Да, не волнуйся… Скоро буду.
Он сунул телефон в карман и снова обратился к Славику:
– Жена, – он сделал неопределенный жест рукой – Спрашивает, не забыл ли я, что сегодня день свадьбы. Нашей свадьбы. Помолчал и добавил с нажимом: – Серебряной. Вы не знаете, почему женщины считают этот день праздником?
Славик пожал плечами. Он считал себя еще молодоженом, и на этот счет собственных мыслей у него не было.
– Вот и я не знаю. Но ощущение такое, что это их ежегодный День Победы, про который никто не вправе забывать. А тем более уж тот, кому эта победа всю жизнь выходит боком… Ну, что посоветуете в подарок по случаю дня бракосочетания?
Славик сделал широкий охватывающий жест:
– Да, что угодно! Белье, вот, красивое…
– Белье? И трусы есть? Стринги? Очень хорошо! Давайте вот эти красные, триумфальные, с бабочкой.
Славик потянулся за указанной вещью.
– Понимаете, – начал он вкрадчиво, достав указанный раритет, – наши трусики – это скорей символ, чем белье. В этих, например, кроме бабочки и трех резинок ничего нет…
– Символ? – неожиданная мысль захватила мужчину врасплох, но он был не из тех, кого можно было вот так, за здорово живешь обезоружить с налёта, и с мыслью он справился. – А ведь верно! Символ! Символ любви, победы, капитуляции – чего угодно! И чем меньше в них материи, тем более весом сам символ. Подарите женщине трусы, и она, по крайней мере, умолкнет на час–полтора, будет соображать, что бы это значило, что за символ?.. Заверните!
Он расплатился и, сунув пакет в карман пиджака, направился к выходу, бормоча себе под нос: «…бабочка… хм… бабочка…»
У самой двери Славик настиг его вопросом:
– Простите, пожалуйста!
– Да? – мужчина, тяжело развернув корпус, оглянулся, на сколько позволило достоинство и тело.
– Ответ. Ответ на вопрос. Что вы узнали?
– За что мне все это? А ни за что, в том–то все и дело! Нас, каждого, в любой момент вот так может взять в оборот за то лишь, что мы живем на белом свете. Каждого. И зачета за это испытание не бывает, то есть каждого может колбасить столько раз, насколько у него хватит сил и терпения. Хотя, быть может, я ошибаюсь. Может быть прав тот, кто утверждает, что наказания без вины не бывает. Тогда виной может служить лишь сама жизнь или способ ее проживания. Живешь – плати, страдай. И встряски нам устраивает мастер встрясок для того, чтобы мы поняли, осознали, наконец, для чего живем. Мы для того и живем, чтобы понять, для чего живем. Но я, кажется, еще не понял этого. Значит, не избежать мне другой веселой ночки. Так что – ждите в гости, не исключено, что наведаюсь к вам еще раз, дорогу теперь знаю.
Славик кисло улыбнулся в ответ. Эта улыбка не сходила с его лица целый день. А вечером дома жена встретила его словами:
– Ты чего это светишься, как надраенная пуговица? Снова налопался?
– Нет еще, – отбился Славик, – но мысль твоя мне нравится. Правильная мыслишка.
За ужином он налил себе стопку под пристальным, скорей неодобрительным, чем доброжелательным взглядом своей благоверной. Хлопнул и сразу почувствовал, как водка провалилась в ощущаемую им в себе внутреннюю пустоту, которая враз заполнилась теплым потоком искрящихся, как ему виделось, угольков.
– Скажи, Лилька, – спросил обреченно Славик, – я сильно перед тобой виноват?
– Конечно! – привычно ответила жена. – Ты мне всю жизнь перепахал. И по гроб жизни теперь мне обязан.
Она, как показалось, странным образом улыбнулась и подмигнула ему.
И тотчас вслед за этим из теплой только что пустоты потянуло холодом и ужасом неотвратимости.
Славик торопливо перекрестился. Левой, с непривычки, рукой.
Кое–что из практики тантрического секса