Сеятель бурь
Шрифт:
Я боюсь смерти, вернее, не ее самой, ибо, как это ни грустно, но она – заведомый конец человеческого бытия. Я боюсь, что какие-то грязные, пропахшие чесноком и потом мужланы с гавкающим смехом потащат меня по мостовой, точно ватную куклу, и повесят на фонаре. Я видел, как вспарывают животы прекрасным женщинам эти ревнители свободы, равенства и братства. Я видел, как упала в плетеную корзину голова короля Людовика.
Горькая ирония судьбы! Его величество потратил немало, золота для того, чтобы помочь обрести свободу мятежникам по ту сторону океана. И все это лишь затем, чтобы проникшиеся их зловредными идеями его собственные подданные
Я хотел жить, и мой депутат обещал в этом помочь. Надо отдать ему должное, он не обманул. Этот почтенный господин рекомендовал меня рисовальщиком – я, видите ли, недурно рисую – в штаб бригадного генерала Дезе, направлявшегося в Рейнскую армию. По секрету вам скажу, этот генерал сам происходит из хорошего дворянского рода, а потому снисходительно отнесся к моим страхам и желанию покинуть дорогую моему сердцу Францию. Во время боев мсье Дезе против эрцгерцога Карла мне удалось бежать… И вот я здесь.
– Да-а, – протянул я, – печальная и поучительная история. Но мы отклонились в сторону от рассказа о госпоже де Сен-Венан.
– Простите старика! Я вечно начинаю говорить об одном, потом вязну в никому не нужных подробностях… Так вот, мсье граф, когда Шарль Антуан Дезе отправлялся из Парижа к войскам, проводить его пришла юная дама, которую молодой генерал, а ему, представьте, в то время не было и тридцати, называл своей невестой.
– Вы что же, хотите сказать, что моя сегодняшняя гостья и была той самой невестой генерала Дезе?
– Именно так, – без малейшего сомнения в голосе подтвердил де Моблен, – вот только звали ее не Сюзон.
– А как?
– Увы! – Маркиз развел руками. – Не могу вспомнить. Но Сюзон звали мою бедную жену, которую подняли на штыки какие-то парижские волонтеры лишь за то, что она была воспитательницей дофина.
– Примите мои соболезнования, маркиз. Но, быть может, вы перепутали госпожу де Сен-Венан с какой-нибудь другой девушкой, ведь прошло столько лет.
– Да, почти девять лет. С той поры, как я видел эту госпожу первый и единственный раз. Но… Вы позволите? – Маркиз подошел к письменному столу и, взяв лежащий в стопке лист чистой бумаги, обмакнул перо в чернильницу. Пауза в разговоре затянулась минут на десять, может, чуть более того. – Вот поглядите.
Де Моблен протянул мне изящный набросок, недвусмысленно свидетельствовавший о великолепной художественной одаренности танцмейстера. С листа на меня глядела Сюзон, но только несколькими годами помладше и в платье античного покроя, какие были в моде в первые годы после французской революции.
– Не правда ли, похожа?
– М-да, – качая головой, подтвердил я, – одно лицо. Что ж, остается предположить, что свадьба могла не состояться или генерал погиб, оставив ее вдовой. Что же касается имени, возможно, Сюзон – лишь одно из тех, которые носит эта дама.
– Может быть, и так, – с милой улыбкой кивнул маркиз, – в жизни всякое случается.
– Капитан, где тебя носит? – Лис, судя по голосу, был в приподнятом настроении и спешил поделиться своей радостью. – Я тут выиграя полторы штуки в свободно конвертируемой валюте, и если бы за моей спиной полвечера не торчал полицейский бобик, я бы здешнее общество еще на столько же раскулачил. А твои успехи как?
– Да вот сижу в кабинете, беседую с господином танцмейстером.
– И чего?– заинтересованно спросил Сергей.
– А то, что очень может быть, что эта госпожа не только не Дювиль, но и не Сюзон.
Ночь, которая, как известно, есть промежуток между отходом ко сну и пробуждением, вне зависимости от того, на какую часть суток она выпадает, была по-летнему коротка, но прошла сравнительно тихо, во всяком случае, без пальбы. Мне снились санкюлоты [10] , танцующие на развалинах Бастилии, и маленький корсиканский лейтенант, с ужасом наблюдающий разгул национального самосознания. Утро внезапно наступило около полудня после настойчивого сообщения Лиса, что в то время, как я бесстыдно дрыхну, враг не спит. Возможно, это было правдой, но и в этом случае я был готов еще не один час изматывать врага бессонницей.
10
Короткоштанные – прозвище участников французской революции.
– Короче, – едва дав мне открыть глаза, распорядился Лис, – я уже добазарился с шефом, он выделяет бабло на твои лямуры. Но лично я по-прежнему терзаюсь сомнениями, по тому как, пойми меня правильно, старина Густав стоит далеко не в первом миллионе людей, которым я вот так, за здорово живешь, выдам семьдесят штук, причем не ассигнациями, которые сейчас только ленивый не печатает, а полноценным рыжьем.
– Ты имеешь в виду золото? – уточнил я.
– Ответ распадается на две части, – не унимался Лис. – Часть первая: я имею в виду золото; и часть вторая: я сильно имею в виду барона Густава фон Дрейнгофа. В общем, я тут ещё покумекаю, как все лучше обставить, а тебе, насколько я помню, уже пора заниматься высокой политикой.
– Лис, какая политика? – попытался было возмутиться я. – Еще только поддень. Даже и полудня нет, а у меня встреча с княгиней и полицай-президентом в пять часов.
– Да ну, не рви душу. Это шо ж, я буду на мозгах фурункул наживать, а ты массу топить? Вон ты уже подушку почти насквозь пролежал. Вставай, отечество в опасности!
Когда на Лиса находит желание повредничать, его не истребить ни дустом, ни керосином. Противиться ему можно долго, но безуспешно, а потому, неохотно расставаясь с мечтой выспаться перед ответственными встречами, я через силу поднялся и оглядел спальню, ища место для разминки. Удивительно, как законодатели мод умудряются захламить любое пространство великим множеством громоздкой мебели и никому не нужных изящных безделушек, которые так легко снести, разминаясь и отрабатывая технику бросков и ударов.
– В общем, жду тебя в фехтовальном зале, – с удовлетворением оценив плоды своей антигуманной деятельности, заявил Лис. – Что ваше сиятельство предпочитает в это время суток? Шпагу? Рапиру? Саблю?
– Пожалуй, возьмем сабли.
– Прикинь, – клинок моего друга описал замысловатую кривую и, начав путь из-за головы, блеснул острием у моего бедра, – нарыл здесь, в Вене, замечательную кофейню. Называется «Большой кофе, сваренный по-кульчицки».
– Наверно, кафе, – поправил я, парируя удар и перебрасывая саблю Лиса по широкой дуге влево от себя.