Сеятель бурь
Шрифт:
Предводитель черных масок сделал знак своим людям, и те остановились.
– Что ж, предположим, вы говорите правду. В таком случае сдайте оружие! Сегодняшнюю ночь и завтрашний день мы будем вынуждены ограничить вашу свободу передвижения. Но если все сказанное подтвердится и вы действительно по чистой случайности попали в поле нашего зрения, послезавтра утром вы вновь обретете возможность отправляться куда пожелаете. Если же нет, ложь обойдется очень дорого.
– Какие милые люди, — прошептал Лис. – Интересно, что скажет малая британская энциклопедия по поводу того, к кому это нас, к бениной
– Не знаю, — честно сознался я. – Но, похоже, выбора у нас нет. Во всяком случае, эта позиция для боя никак не подходит.
– А ты, брат Альберт, вновь займи свой пост. И постарайся вернуться не позже завтрашнего полудня, если не хочешь, чтобы на тебя легла кровь двух невиновных людей.
– Слушаюсь, мастер, – безропотно склонил голову наш провожатый, покидая залу.
– Брат Ульбрехт, брат Танкред, примите оружие этих господ и проведите их в комнату Уединенных созерцаний.
К нашей великой радости комната Уединенных созерцаний не оказалась каменным мешком, в котором древние феодалы мариновали нежданных гостей. По сути, это была обычная комната, разве что с зарешеченным узким оконцем и засовами снаружи.
Сказать, что помещение было скудно меблировано, значило польстить этому очаровательному уголку замка. Всей мебелью здесь был один-единственный соломенный тюфяк да выступ, образованный каминной трубой. Впрочем, и то, и другое трудно было назвать мебелью. Возможно, сообщество, обитавшее в горном убежище, придерживалось суровой аскезы, а быть может, в замке просто были перебои с углем и дровами, но камин не топился, и толку от него было не больше, чем от нагретого дневным солнцем железного переплета в окне.
– Замечательная прогулка! Офигительное любовное гнездышко! – критически оглядывая место нашего обитания, подытожил Лис. – Хотел бы я знать, чем заняты все эти люди в черном. А то меня терзают смутные подозрения, шо они нас приняли за пришельцев.
Я невольно усмехнулся, еще раз старательно оглядывая комнату и примериваясь, возможно ли пролезть в забранное решеткой окно, если, скажем, эту решетку из него убрать.
XIX век, особенно первая его половина, был временем расцвета тайных союзов. Потрясенная Европа, созерцавшая рождение новой державы за морем и крушение вековых устоев и традиций, была заражена, словно вирусом, страстью к всевозможным революционным сообществам. Большая часть их, рожденная в аристократических кругах, была лишь игрой в таинственность, но все же, воочию увидев, на что способны молодые люди, объединенные идеей, заговорщики во всех концах Европы грезили о всеобщем счастье, либеральной ерунде и, конечно же, смертоубийстве жестокосердных тиранов.
С победой над мировым злом обычно ничего не получалось, но вот для острастки мирных граждан, а главное, самих участников тайных союзов, нескольких человек можно было и укокошить. Требования не жалеть живота своего ради великой цели обычно выливались в безжалостность к чужим жизням, но сама идея была понятна и широко популярна во все века. Однако попадать в число поленьев на алтаре свободы и братства совсем не хотелось, как бы красиво ни горел жертвенный огонь.
– Ладно, – пытаясь смириться с положением, вздохнул я. – Бывали случаи и похуже. Давай-ка созерцательно поразмыслим о нашей дальнейшей судьбе. Поскольку я не удивлюсь, если вдруг окажется, что в здешних стенах установлены слуховые трубы. Ave Maria gratia plena… –
– Ну, это и ежу понятно! — откликнулся Лис, начиная тихо обстукивать стены. – А то, не дай бог, споют нам отходную без нашего активного участия. Но я пока вижу только один способ, точнее, не способ, а один козырь в нашу пользу. Уж больно эти братья-факелоносцы занавешенные: маска, плащ с капюшоном, комбез, перчатки – тайный профсоюз радикальных трубочистов на отчетно-выборном собрании. Ежели пару этих деятелей сюда завлечь, то можно убедить их отказаться в нашу пользу от своих обносков. Глядишь, и прокатит, они тут такие таинственные, шо даже в сортире масок не снимают.
– А зачем им там маски снимать?
– За компанию, – беззлобно огрызнулся мой напарник. – А вообще, если без дураков, надо ставить в известность Елипали. В конце концов, все эти общества меча и орала по его части. Глядишь, среди здешних братцев у него тоже какой-никакой кузен отыщется.
– Разумно, – согласился я, – хотя и безрадостно.
Ожидания меня не обманули. С интересом выслушав мое сообщение о возможной причастности маршала Даву к заговору Бонапарта, суровый резидент разразился гневной тирадой, едва узнав о нашем плачевном положении.
– Мне рекомендовали вас как дельных и опытных специалистов, оперативников высокого класса! Вы же в последние дни заняты лишь тем, что создаете немалые проблемы как мне, так и самим себе. Здесь не увеселительная прогулка, и я не могу позволить, чтобы от ваших нелепых оплошностей страдало дело. Я напрягаю связи, чтобы создать вам необходимое для успешной деятельности положение, мы тратим на вас огромные деньги, и что в результате? Теперь я должен вытаскивать господ оперативников из заключения, причем невесть у кого.
– Очень даже весть, – обиженно вмешался Лис. – Это явная черная сотня, вернее, полусотня. Но к завтрему, может, еще с полста рыл подтянется, тогда будет полный комплект.
– Если говорить серьезно, то все здесь ожидают какого-то брата Эммануила.
– Эммануила? – скороговоркой переспросил маэстро Палиоли. – Вот как! Что ж, тогда, может, все еще и к лучшему. Значит, так: оставайтесь на месте и разузнайте, о чем будет идти речь, когда прибудет Великий Просветленный.
– Кто-кто? — переспросил я.
– Эммануил, Великий Просветленный!
– Похоже, вы знаете о здешних хозяевах нечто ценное, что следовало бы знать и нам.
– Кое-что мне известно, но, честно говоря, хотел бы узнать побольше. Вкратце дело обстоит так. Чуть больше четверти века назад в Баварии профессор церковного права иезуит Адам Вейсхаупт основал тайное движение, названное орденом иллюминатов. Это было своеобразной реакцией на буллу Папы КлементаXIV, отменившего их орден.