Сеятель бурь
Шрифт:
Слушая, как вошедший в раж Лис колотит в дверь с криком «Полундра! Убивают!», я наклонился к уху барона Мюнхгаузена:
– Эти галльские петухи, судя по всему, сражаются уже не первый день. Когда всё в лагере утихнет, мы затеем очередную драку и, воспользовавшись сутолокой, перебьем охрану. Вы согласны?
– Можете рассчитывать на меня, – отозвался волонтер. – Но что вы намерены делать дальше?
– Вон на тех дальних высотах, – я кивнул в сторону окна, – судя по рассказу этих драчунов, русские позиции. Если взять мундиры караула и, скажем, майора, появится возможность добраться вплоть до передовых французских позиций. Ночью ожидается туман,
– Замечательный план, – тихо проговорил Мюнхгаузен. – Сейчас же, как я понимаю, необходимо притвориться, что мы вполне довольны своей участью.
Конвой, потревоженный грохотом и воплями Лиса, орудуя прикладами ружей, в течение нескольких секунд разнял дерущихся вояк, и почтительный капрал, не забыв извиниться перед вышестоящими командирами, потребовал у господ офицеров вести себя пристойно, тем более перед лицом врага. Лица врага, то бишь наши, были невозмутимы и выражали стоическую покорность судьбе.
Капральского внушения хватило часа на два. Затем сражение между артиллерией и пехотой разгорелось с новой силой, и опять изображающий панику населения Лис колотил в двери, истошно вопя и призывая конвой на помощь. Наконец шум, доносившийся из лагеря, стал утихать, однако не успел я обрадоваться наступающей тишине, как она была разорвана суровым голосом Умберто Палиоли, ни с того ни с сего возникшим в моей голове.
– Где вы, черт возьми, находитесь? – раздраженно вопрошал резидент, точно, уйдя в соседний трактир, мы позабыли вернуться пред его светлы очи. – Вы уже несколько часов назад должны были приехать!
– Ну, в общем-то мы уже приехали, — услышал я тираду напарника, также, как и я, ощутившего в голове повышенное давление начальственного гнева.
– Мы на гауптвахте, – пояснил я.
– Какой еще гауптвахте? – после долгой паузы возмущенно поинтересовался Палиоли.
– На французской, – честно ответил я.
– Вас что же, не освободили?
– Я бы сказал, не совсем.
– Как это понимать?
– Сначала нас пытались освободить, потом мы всех, – пустился я в объяснения, – взяли в плен, потом нас самих взяли в плен, и вот мы на корпусной гауптвахте маршала Дезе.
– А этот брауншвейгский волонтер?
– С нами, — заверил я.
– Пресвятая Дева! С кем приходится работать? — недобро процедил дон Умберто. – Что же вы теперь намерены делать?
В этот момент я уловил очередную фразу разговора, брошенную неугомонным лейтенантом в лицо разъяренного майора:
– …Но эти дурацкие синяки на лице позволят вам завтра отсидеться здесь, а не идти перед строем вашего батальона на позиции русских.
– Вы назвали меня трусом!!!
– Честно говоря, сейчас мы планируем уходить.
Как и большинство людей горячих, но по натуре беззлобных, французские офицеры, запертые на гауптвахте, отличались драчливостью, при этом совершенно не умея драться. Для того чтобы не опошлять высокое искусство приведения друг друга в полную негодность беспорядочным маханием рук и вульгарными пинками, необходимо иметь холодную голову и трезвый расчет. Или же мрачную, ледяную ярость, свойственную флегматичным скандинавам. Не обладая указанными свойствами, артиллерист и пехотинец попросту осыпали друг друга размашистыми оплеухами, то и дело стараясь схватить противника за лацкан мундира и лягнуть ногой. Честно говоря, у меня эти записные драчуны вызывали скорее усмешку и сострадание, чем злобу, а потому я тихо скомандовал Лису.
– Начинаем! Только без фанатизма! – строго предупредил я. – Пусть себе живут!
– Лады. – Лис подскочил к артиллеристу. – Мсье, же не манж па сис жюр!
Обеспокоенный столь бедственным положением моего друга и невесть откуда взявшейся французской речью лейтенант на долю секунды повернул голову в сторону Лиса, подставляя тем самым челюсть под его хлесткий правый крюк. Еще мгновение, и тело пушкаря устремилось в объятия его закадычного недруга, сбивая того с ног. Спустя еще несколько секунд дебоширы были успокоены всерьез и надолго. Сложив оглушенных офицеров так, чтобы казалось, будто они пытались удавить друг друга, и немало в том преуспев, мы перешли к следующей части плана освобождения. Привычный грохот кулаков моего секретаря в запертые двери не столько переполошил охрану, сколько заставил ее вновь со вздохом отложить карты и вернуться к выполнению прямых обязанностей.
– Барон, – прошептал я, слушая, как поворачивается в замке ключ, – мы с Сергеем берем на себя фузелеров, а вы, будьте любезны, обезоружьте капрала.
– Идет, – кивнул с улыбкой Конрад, расправляя широкие плечи.
– Погубили, ироды! – со слезой в голосе орал Лис. – Друг друга как есть погубили!
– А ну прекратить! – Ворвавшиеся фузелеры замерли на месте, увидев перед собой распластанные тела.
– Я же говорил. – Указательный палец Сергея ткнул в сторону офицеров, затем рука его, согнувшись, молнией устремилась назад, аккурат в нос остолбеневшему часовому.
Тот выронил ружье и, хватаясь за разбитую переносицу, рухнул на колени. Судьба моей жертвы была не менее плачевна, но о методах изничтожения охраны я намерен рассказать много позже, когда на старости лет возьмусь писать практическое наставление по рукопашному бою для королевской морской пехоты.
Выскочивший из камеры в поисках начальника караула барон отсутствовал минуты три, и я, зная, что в такой ситуации может означать задержка, уже начал волноваться, не случилось ли с ним какой-нибудь беды. Но на исходе пятой минуты он вернулся, несколько обескураженный результатами своих наблюдений.
– Господа, наружная дверь заперта, должно быть – засовом. Капрала нет.
– А окна? – поинтересовался я.
– Кроме этой комнаты, в доме еще четыре. В каждой арестованные офицеры, и насколько я мог видеть, все окна забиты досками.
– Проклятие! – досадливо процедил я, расстегивая мундирные пуговицы на груди поверженного фузелера.
– Может, дверь выбьем? – предложил Лис.
– На грохот сбежится весь лагерь, – резонно заметил я.
– Да ну, кому здесь бежать? Раненые, обозники да полковые шлюхи.