Сеятель бурь
Шрифт:
Огонь в камине обдавал жаром, но я все жался к нему поближе, не в силах согреться. Оставив взбешенного Наполеона разбираться с семейными безобразиями, мы отправились в Брусьев Костыль, чтобы наконец-то по душам поговорить с бароном Мюнхгаузеном.
– Картина маслом, – крутя в руках те самые роковые стволы, констатировал Лис. – Как я понимаю, к тому моменту, как будущий самодержец добредает, весь в неистовых предвкушениях, сладостно поворковать наедине с прелестной фавориткой, его радостно встречает еще не остывший труп командующего российской армией на восточном фронте. Причем не важно, останется великий князь на месте или,
Мюнхгаузен, все еще не пришедший в себя окончательно после недавних событий в Летнем саду, бросил на говорящего загнанный взгляд.
– Ладно, не трудись, – продолжил Лис, – давай попробую догадаться. Тебе их выдал доктор Роджерсон по собственному рецепту?!
– Верно, – с тяжелым вздохом проговорил сидящий в кресле ротмистр брауншвейгских кирасир, сжимая пальцами виски. – Он самый.
– Ну, я так и думал. Скажи, Вальтер, какой у нашего милого лекаря забавный хирургический инвентарь! Причем рупь за сто даю, эти стволы он у Александра после очередного визита отмутил. Так шо надо будет Тишке сказать, шоб он серебряные ложечки в буфете пересчитал, а то знаем мы таких клептоманов!
– Да, – проговорил я, содрогаясь то ли из-за мучившего меня озноба, то ли от полного осознания произошедшего, – если бы задумка Роджерсона удалась, ситуация при российском дворе могла сложиться пренеприятнейшая. Власть, как известно, никому и ничего доказывать не любит, а уж при императоре Павле так и подавно. Если сам Павел, воодушевленный своим великим предком, сына Александра сгоряча и не казнил бы, то скорее всего издал бы манифест, что престолонаследник к убийству непричастен. Но кому в свете подобные царевы указы интересны? Слухи бы поползли самого нелестного свойства. Наполеон в армии и гвардии – фигура влиятельная и популярная, тут и до очередного дворцового переворота недалеко. Таким образом, российское войско лишается гениального полководца, брожение при дворе расшатывает трон, и в результате при самом оптимальном повороте дел империя вынуждена заниматься собственными проблемами. В новом переделе мира в рамках Венских соглашений для нее уже места нет. Конрад, – я устремил на приятеля испытующий взор, – будем откровенны! Доктор Роджерсон – британский резидент?
– Да, – чуть слышно выдохнул Мюнхгаузен.
– А ты, боевой офицер, ты-то как угодил в это болото?
– Это долгая история, – негромко проговорил барон. – Долгая и запутанная. Когда я шел сегодня к флигелю, то надеялся, что Сергей выстрелит первым и, как обычно, не даст промаха. Я надеялся, что сегодня все кончится, вся эта ложь, эта мышиная возня… Но увы!
– Конрад, расслабься, какое увы? – Лис подбросил в огонь дров. – Ну, всяко бывает, нога попала в колесо.
– Все началось давно, за много лет до моего рождения.
– Уже хорошо, – усмехнулся я.
– Когда мой дядя служил в России, он довольно часто использовался императрицей Екатериной для выполнения поручений весьма приватного свойства. Государыне очень нравилась та легкость, с какой Карл Фридрих Иероним справлялся с заданиями, подчас весьма непростыми. Кроме того, она любила перекинуться словцом с ним, мой дядя на самом деле был замечательным собеседником.
В 1762 году, как вам, должно быть, известно,
– Это дядя маршала, что ли? – уточнил Лис.
– Отец, – мотнул головой Мюнхгаузен.
– То есть как отец? – Я непонимающе вскинул брови, быстро восстанавливая в памяти страницы Готского альманаха. – Он же сын австрийского лейтенант-фельдмаршала Понятовского!
– Как бы не так! Лейтенант-фельдмаршал-то как раз здесь ни при чем! Когда Август-Станислав взошел на трон, императрица пожелала лично поздравить его. Встреча была назначена в Вильно, там после бала и фейерверка былые чувства вновь захлестнули любовников, а через девять месяцев на свет родился Иосиф.
– То есть ты хочешь сказать, что маршал Понятовский – сын Екатерины Великой и Августа-Станислава? – отказываясь верить собственным ушам, переспросил я.
– Это правда! – подтвердил барон.
– Ни фига себе раскладец! Вальтер, но он же прав на российский престол не имеет? – настороженно уточнил Лис, вспоминая историю самозванца Петра III. – Или все же имеет?
– В истории всякое случалось, – пожал плечами я, – но по закону – нет. Тем более что впоследствии у Екатерины были и другие бастарды. Скажем, те же графы Бобринские, насколько я помню, восходят к сыну императрицы и Орлова.
– Не, ну, это понятно…
– Здесь есть одна загвоздка, – как-то странно усмехнулся наш собеседник. – Екатерина была женой Понятовского.
– Что-о-о?!! – хором выпалили мы с Лисом.
– Ты, часом, ничего не путаешь? Какой женой?! Шо ты грузишь?
– Дело в том, что вскоре после бракосочетания с Петром III новоиспеченный супруг застал ее в любовных играх с красавцем поляком. Как вы, должно быть, помните, Петр III с первого взгляда невзлюбил невесту, но интересы империи оказались выше личных симпатий. Теперь же у него был прекрасный шанс избавиться от нее. Чтобы отрезать Екатерине пути к отступлению, Петр без промедления велел послать за священником-иезуитом. Поскольку этот ревностный католик не признавал таинство брака, свершенное по православному обряду, то он, к великой радости обманутого мужа, обвенчал принцессу Софию-Федерику Ангальт-Цербстскую и графа Августа-Станислава Понятовского. Стоит ли говорить, что эта свадьба проходила под дулами пистолетов! Но она свершилась.
Вероятно, среди иных причин, в конце концов приведших к свержению и гибели несчастного Петра, унижение того брачного фарса и необходимость сохранить его тайну сыграли не последнюю роль. Однако даже боги не могут сделать бывшее не бывшим. Бумаги, подтверждающие законность бракосочетания, были отправлены генералу ордена иезуитов. До самой кончины своей Екатерина поддерживала этот орден, полагая таким образом купить молчание. Даже после того, как римский понтифик упразднил Воинство Иисуса, оно продолжало активную деятельность в российских землях под эгидой православной Екатерины.
Ей действительно было чего опасаться. Всплыви документы иезуитов где-нибудь в Париже, и в глазах Европы самодержица Всероссийская становилась в лучшем случае королевой Полонии. На трон России в этом случае нашлось бы немало претендентов. Уж и не знаю, каким образом, но сейчас злополучные свидетельства в руках у генерала Бонапартия и, возможно, не только они. – Барон умолк, переводя дух.
В моей голове сама собой всплыла фраза вербовщика иллюминатов о благодеяниях доброго «брата» полковника Ландри. Не о том ли шла речь в маленькой каморке под сценой Венской оперы? Кто знает, кто знает.