Сеятели тьмы
Шрифт:
Обстановка фешенебельного бара, мягкий, неяркий свет — всё, казалось, как нельзя более подходило к европейской внешности Эммы. Но она держалась скованно и сидела с хмурым видом. От её недавней весёлости и оживления не осталось и следа. Возможно, продолжало сказываться невольное напряжение, которое они испытали, попав из своего уединения в шумную городскую толпу. Но скорее всего, дело было не только в этом.
— Почему вы вдруг нахмурились? — спросил Кохияма.
— Наверное, потому, что настало время задуматься, — с чуть печальной улыбкой ответила
Влюблённые всегда испытывают тоскливое чувство, когда наступает время расставания. Они начинают нервничать, между ними возникают подчас даже ссоры. Однако ни Кохияме, ни Эмме это пока не угрожало, её явно заботило что-то другое.
— Но ведь вы сами сказали в парке, что сейчас не время задумываться.
— Да, но когда-нибудь это надо всё-таки делать.
— Вы думаете о том, что с вами будет, когда вы покинете «загородную виллу»?
— Нет, не об этом. Это уже решено. Я снова вернусь к своей прежней работе.
— В таком случае вам не о чем беспокоиться, — сказал Кохияма. «Не считая чумы, которая, возможно, хозяйничает в «вилле», — хотел он добавить, но промолчал.
— Я всё думаю о том, для чего отец занимался этими исследованиями? — с некоторым усилием проговорила вдруг Эмма.
— Не стоит об этом думать, бесполезно, — сказал Кохияма.
— Бесполезно? Но ведь сами-то вы только об этом и думаете! Или я не права?
Казалось, она читала его мысли. Она, видимо, чувствовала, что Кохияма стремится узнать, над чем работал отец, и уже почти докопался до сути, хотя он никогда с ней об этом не говорил.
Кохияма взглянул на часы. Прошёл час, как они ушли из дому.
— Исследования вашего отца остались незаконченными, и теперь ими занимается Тэрада.
— Работа моего отца всегда причиняла одни страдания. Он не щадил ни мать, ни меня…
— Пожалуй, нам пора идти, — прервав её, поднялся с места Кохияма.
— А сок, барышня? — окликнул её бармен. На стойке остался бокал фруктового сока, к которому Эмма не притронулась.
— Не хочу, спасибо, — ответила она.
Кохияма тоже заметил, что Эмма не стала пить сок, но ничего не сказал. Он и сам выпил едва половину своего виски с содовой. Мысль о том, что он, возможно, распространяет чуму, не покидала его. Под подозрительным взглядом, которым бармен проводил «влюблённую парочку», они вышли на улицу. При свете фонарей Кохияма вдруг увидел, что у Эммы глаза полны слёз.
Кохияма обнял её за плечи, ему хотелось как-то утешить девушку, отвлечь от грустных мыслей. Они проходили мимо винного ларька. Кохияма купил бутылочку виски и немного сыру. Шесть дней назад он пошёл на квартиру к Убукате прямо из дому. Денег у него с собой было немного, и сейчас он всё израсходовал.
Когда Кохияма и Эмма спустились с парк, настроение у них немного поднялось. Кохияма на ходу вынул бутылку из картонной упаковки и отвинтил пробку.
— Пить здесь? — удивилась Эмма.
— Но ведь некогда, нужно спешить, — сказал Кохияма.
Они условились с Сатико, что к восьми часам вернутся.
— Погодите,
— Но в нашем распоряжении осталось не более пятнадцати минут.
Эмма пошла вперёд. Она великолепно ориентировалась в парке. Они свернули с освещённой аллеи на глухую тёмную тропинку, перешли по горбатому мостику через родник и очутились перед небольшой рощицей. Между деревьями тускло поблёскивал пруд. Эмма повела Кохияму к роще. Сюда, видно, редко кто забредал. Почти у самой опушки они нашли охапку хорошо сохранившегося сена.
Они сели. Здесь их никто не мог видеть. Сзади была стена деревьев, а впереди лежал объятый тишиной, заросший у берега камышом пруд.
Кохияма сделал несколько глотков. Виски обожгло желудок, и тело сразу стало удивительно лёгким.
— Я тоже хочу, — сказала Эмма.
Он в темноте протянул ей бутылку.
— Нет, я хочу из ваших рук!
Он поднёс бутылку к её губам.
Она сделала глоток и снова потянулась к бутылке. Эмма запрокинула голову, длинные волосы волнами спадали назад. Он погладил девушку по голове и дал ей ещё отпить несколько глотков.
Она склонила голову на его плечо.
— Обнимите меня, — сказал Эмма.
Она часто просила обнять её, ведь она даже в девстве не знала тепла материнских рук и тосковала по ним.
Когда она стала подростком, отец вдруг обрушил на неё поток бурных чувств, в которых любовь смешивалась с ненавистью. Он требовал от дочери полного повиновения, грубо вмешивался во все её дела и злился, что не может заменить ей мать и проникнуть в её девичьи тайны. Он был для неё настоящим деспотом.
Отшвырнув пустую бутылку, Кохияма обнял Эмму. Губы их слились в долгом поцелуе.
Наконец он оторвался от её губ и, с трудом взяв себя и руки, хотел было что-то сказать ей, но девушка вдруг подняла на него свои широко раскрытые глаза и чётко проговорила:
— Когда я кончала колледж, я однажды была близка с одним человеком. Потом в университете за мной настойчиво ухаживал мой однокурсник…
Не желая ничего слушать, Кохияма поцелуем зажал ей рот. Упругое, напряжённое тело Эммы стало вдруг мягким и податливым. Они упали на сено, ещё хранившее запах солнца, и тела их сплелись. Эмма тихо вскрикнула… Охватившая их обоих неизъяснимая нежность перешла в страсть.
За всё эти шесть дней Кохияма ни на минуту не забывал в чуме. Однако сейчас он забыл обо всём на свете.
ОТКРЫТИЕ
1
Не успел Кохияма переодеться и появиться в гостиной, как туда пришли доктор Канагаи и Катасэ.
— Не знаю, что и делать, — удручённо сказал Канагаи.
— Неужели нельзя справиться с ним?
— Можно бы, конечно, применить какой-нибудь сильный транквилизатор или впрыснуть наркоз, но как к нему подобраться? Мы пробовали, стучались, вызывали в коридор — всё напрасно.