Сейф командира «Флинка»
Шрифт:
На лице Сысоева отразилось непонимание. Рязанов снял очки и, улыбаясь, пояснил:
— Необходимости нет, конечно: все и так ясно. Но...
— ...получить еще одно подтверждение делу не повредит! — ухватил Сысоев. — Душа ты, Петр Петрович! Сделаю.
Вызванная спокойно вошла в кабинет и улыбнулась. Сысоев предложил ей стул возле своего стола:
— Садитесь сюда, Лидия Георгиевна. Разговор предстоит официальный.
Он заполнил бланк протокола допроса свидетеля. Достал из стола лист бумаги с двумя прорезями и фотокопию какого-то письма. Накрыл письмо трафаретом и так положил его перед Лидой. Задал вопрос, записал его и ответ в протокол.
В о п р о с. Вам предъявлены строки: «Не для размышлений — в нас нет колебаний! — но для того, чтобы дать людям передышку...» фотокопии письма, написанного от руки карандашом на листе линованной бумаги. Знаком ли вам этот почерк?
О т в е т. По двум строкам трудно утверждать, но уверена — знаком.
В о п р о с. Чей, по-вашему, это почерк?
О т в е т. Моего отца, Георгия Андреевича Рындина.
В о п р о с. Откуда знаком вам его почерк?
О т в е т. Уйдя на войну, отец часто писал моей матери. Письма эти она хранила. Мама очень любила мужа, часто перечитывала его письма (отец не вернулся с войны) и каждый раз показывала их мне. С тех пор я хорошо запомнила его почерк.
Закончив протокол, Сысоев дал его Лиде подписать. Поднялся.
— Ну, вот и вся формальность. Спасибо, — сказал он и, прочтя во взгляде Лиды немую мольбу, отошел к окну якобы покурить.
Глубоко взволнованная, Лида сняла трафарет и стала читать неизвестное еще почти никому письмо отца.
Пишу наспех. Корабли врага прекратили огонь и натиск и, снова требуя сдачи в плен, дали пять минут на размышления. Я принял эти минуты. Не для размышлений — в нас нет колебаний! — но для того, чтобы дать людям передышку, а главное — написать это письмо. Я обязан его написать, дабы когда-нибудь, верю в это, люди узнали правду о нашей гибели.
Мы бьемся как только и подобает советским гвардейцам. Но мы обречены. И виной тому — мерзостная диверсия. Только так! В своих моряков я верю и ручаюсь: изменников-предателей среди них нет...
Сысоев украдкой оглянулся. Лида даже не ощутила его взгляда. Не видя ни Сысоева, ни кабинета — ничего, кроме письма, она дочитывала:
...маневрируем в огненном кольце. Выхода из ловушки нет. Снаряды кончаются — да и что мы можем своими калибрами! Надеваем чистое. Сейчас отдраим кингстоны.
Себя не жаль — чувствую себя виноватым в том, что не разглядел мерзавцев. Безмерно жаль своих гвардейцев. Но моряки как один отказались покинуть корабль, предпочтя смерть.
Мучительно больно, что никогда уже не увижу жену, дочурку, землю, людей.
Прощайте, товарищи. Да здравствует наша Отчизна, наша Победа и грядущий Мир на земле! Они будут прекрасны, берегите их!
Умираем за нашу Советскую Родину, за Сталина, за партию и дело великого Ленина! Прощайте.
Дочитав письмо отца, Лида уронила голову на руки и заплакала. Сысоев не стал утешать ее, успокаивать. Это были прекрасные слезы — слезы великого счастья возрожденной гордости за отца, его имя, честь
— Спасибо, Александр Алексеевич. Нет, это не то слово! Вы... Вы не представляете, что вы сделали для меня! Боже мой!..
Голос изменил ей, Лида опять всхлипнула и метнулась к двери.
— Постойте, Лида! Пропуск!.. — задержал ее капитан. И, подписывая пропуск, заметил: — А спасибо скажите лучше Сергею и его товарищам. Это ведь они подняли со дна моря это письмо.
— Да?!
— Да. Вот, пожалуйста, — вручил Сысоев ей пропуск и приготовленный пакет с портретом: — А это от нас лично вам.
— Спасибо. А что тут?
— Дома посмотрите.
— Хорошо, — послушно согласилась Лида и вышла.
Тусклая и скудная до этого жизнь Лиды стала яркой и насыщенной. Лида оказалась в обширном кругу самых различных, но одинаково доброжелательных и заботливых людей.
Так, вскоре ее вызвали в военный комиссариат, где незнакомый полковник с искренним удовольствием известил:
— Когда-то по горькому недоразумению маме вашей была прекращена выплата пенсии на дочь погибшего офицера. Заместитель министра обороны приказал выплатить вам всю задолженность. Пройдите, пожалуйста, в наш финансовый отдел — там все подготовлено...
Кого это не тронет! Радость, конечно, не в деньгах, которые пришлись тоже отнюдь не лишними, — радость в том, что кто-то подумал о ней, довел до сведения самого замминистра, тот вник в суть дела, распорядился... Десятки людей от рядового писаря до маршала позаботились о какой-то медсестре!
А то в клинику к Лиде приехал незнакомый морской офицер. Представясь порученцем командующего, сказал:
— Командование и Политуправление флотом приглашают вас, Лидия Георгиевна, на церемониал в гавани. Куда прикажете за вами заехать?..
Казалось, даже погода замерла в почетном карауле. Позолоченные солнцем в полном штиле плыли в воздухе невесомые паутинки, нежно прикасаясь к лицам, оружию и знаменам моряков. На широкой набережной замерли в строю команды боевых кораблей и береговые подразделения. Перед ними на берегу канала, по которому ежедневно выходят в дозор на охрану Отчизны могучие корабли, между двух великанов-тополей свежела серым гранитом, бронзой и цветами братская могила. Тихо звучала торжественно-траурная музыка.
К микрофону на черно-красной трибуне подошел моложавый адмирал в парадной форме. Без ораторского пафоса, просто и душевно сказал:
— Товарищи моряки. Ветераны флота и молодежь. Боевые друзья-балтийцы. Мы пришли сюда, чтобы, склонив боевые знамена нашего овеянного славой Балтфлота, воздать последние почести погибшим в бою за свободу и независимость нашей великой Родины героям-гвардейцам...
«Как жаль, что мама не дожила до этого дня!» — подумала глубоко взволнованная Лида. Совсем недавно она считала себя всем чужой и лишней. А сейчас смотрела на сотни моряков и чувствовала, что все они — ее друзья, что она дорога им, так же, как и они ей.
Молодость, флотская закалка быстро подняли Сергея на ноги. Но молодости свойственна еще и беспечная самоуверенность: Сергей пренебрег указаниями врачей, посидел на сквозняке у открытого окна и — снова слег с тяжелым осложнением. Опять койка, бульончики, пилюльки, градусники...
После завтрака цыганочка Зина принесла свежие газеты. Сергей развернул одну из центральных — в глаза бросился заголовок «Оборотень». Под ним шел большой репортаж о начале открытого судебного процесса по делу крупного шпиона, диверсанта и резидента «одной из иностранных разведок», как обычно пишут в газетах.