Сейф за картиной Коровина
Шрифт:
Они попятились и прижались к стене небольшого особнячка, торчащего посреди двора. Дайнека пристально вглядывалась в окна третьего этажа.
– Как вы думаете, сколько квартир на этаже? Если две, то их окна выходят во двор и… – Дайнека не договорила. – Куда вы? Стойте!
– Сейчас все узнаем.
Удав уже шагал к дому. Дайнека наблюдала за тем, как, оказавшись у дверей второго подъезда, он терпеливо ждет, пока кто-нибудь выйдет или войдет в подъезд. У нее вспотели ладони и похолодел нос, она напряженно
Что ждет Удава за дверью, кто знает? Может быть, что-то страшное? Она прогнала от себя эту мысль, решив, что и без того заигралась в детектива.
Наконец в окнах подъезда мелькнула тень, дверь распахнулась, и кто-то вышел. Ей не удалось рассмотреть, кто именно. Какой-то мужчина.
Удав не зашел в подъезд, а заговорил с ним. Потом подбежал к Дайнеке и возбужденно скомандовал:
– Быстро иди домой. Завтра я тебе все расскажу.
Ей совсем не хотелось этого делать, но пришлось подчиниться. Удав ушел вместе со своим собеседником.
Вспомнив, что дома ее, должно быть, дожидался отец, она припустила бежать и скоро была на месте.
Отца дома не было.
Опустившись на деревянную скамейку, Вячеслав Алексеевич тяжело перевел дух. Во дворе было темно, Серафима Петровна уже выключила здесь освещение, и это было как нельзя кстати. Ему не хотелось, чтобы из дома кто-нибудь увидел, как он набирается сил для преодоления оставшегося пути. Почувствовав недомогание еще в гараже, Вячеслав Алексеевич с трудом добрался до скамейки и благодарил бога, что это не случилось раньше, когда он был за рулем.
Никогда раньше дорога от офиса до дома не отнимала у него столько сил. Страшно было подумать, что предстоял еще обратный путь. Он обещал дочери вернуться в городскую квартиру и должен выполнить свое обещание во что бы то ни стало…
Еще днем в своем кабинете он понял, что сегодня, после такой болезненной встряски, ему совершенно необходимо увидеться с Настей. Казалось, вся его жизнь зависит от того, увидит он сейчас ее или нет. Обнять, прижаться к ней – этого будет достаточно, чтобы успокоиться и обрести прежнее здоровое состояние духа.
Он вдруг признался себе, что уже не представляет своей жизни без нее. Переведя взгляд, Вячеслав Алексеевич вглядывался в окна второго этажа, пытаясь уловить хотя бы отблеск от экрана телевизора или свет ночника, что-то, указывающее на присутствие Насти в комнате.
«Только увидеть, обнять ее – и тут же поеду назад».
В окне первого этажа на кухне горел свет. Неугомонная Серафима Петровна наверняка варила варенье или закатывала банки с соленьями. Последние два месяца процесс заготовок не останавливался и ночью.
Во многом благодаря ее стараниям их дом стал таким, что где бы он ни был по делам службы, его всегдя тянуло сюда. Стараясь не обращать внимания на пространные рассуждения Серафимы Петровны «о сущности бытия», он отдавал ей должное и был благодарен за то, что наконец обрел настоящий дом.
Одна только мысль отравляла ему жизнь – мысль о том, что в этом доме не нашлось места для дочери. В последнее время он все реже задумывался об этом, потому что у нее, кажется, появилась своя, личная, жизнь.
Вилор появился неожиданно и почему-то в отсутствие Дайнеки. Сначала данный факт натолкнул Вячеслава Алексеевича на мрачные размышления относительно Насти. Но очень скоро все прояснилось, и теперь именно с этим молодым человеком связывались его самые главные отцовские ожидания. Наконец-то все образуется, и он сможет жить спокойно, не вспоминая больше о своей вине.
Вячеслав Алексеевич поднялся со скамейки и зашагал к дому. При виде серого «Опеля», оставленного у самого входа, в его душе беспокойным червячком шевельнулась ревность…
Дверь открыла раскрасневшаяся Серафима Петровна:
– А мы уже забеспокоились! Вроде подъехал, а все нет да нет… Как вы себя чувствуете, Вячеслав Алексеич?
– Здравствуйте, Серафима Петровна. Почему вы об этом спрашиваете?
– С работы звонили. Беспокоились. От них и узнали, что вы в больницу попали. А то бы считали, что в командировке еще… Настена засобиралась в больницу, да ее остановили. Сказали, сбежал и уже на работе. – Серафима Петровна перешла на доверительный шепот. – О-о-очень волновалась девочка наша, плакала. Как же я, говорит, если он вдруг возьмет и…
Вячеслав Алексеевич поморщился, не переставая удивляться ее бестактности:
– Как видите – жив.
– Ну и слава богу!
– Настя дома?
– Спит.
– Добрый вечер, Вячеслав Алексеевич.
Из кухни вышел Вилор.
– Здравствуй, Вилор. Что-то ты припозднился. Как назад поедешь?
– Ждал, думал, Дайнека приедет. Обещала.
– По-моему, соврала. Я ее видел. Похоже, и не собиралась сюда ехать.
– А ты заночуй у нас, – сердобольно забеспокоилась Серафима Петровна. – Я тебе в гостиной постелю. Или, если хочешь, наверху есть свободная комната.
– Нет, спасибо, я в город вернусь.
– Ну, как знаешь…
Вячеслав Алексеевич улыбнулся.
– Людмила приедет завтра.
– Значит, и я с утра сразу сюда.
Вилор попрощался и вышел. Серафима Петровна за ним – запереть ворота.
Вячеслав Алексеевич прошел на кухню, оглядел ряды перевернутых вверх дном банок с огурцами. В большом и желтом, как солнце, латунном тазу остывало малиновое варенье.
Пахло ягодами, а еще чесноком, укропом и перцем. Вдохнув густой аромат, он вдруг подумал: «Хорошо…» И отправился наверх, в спальню.