Сейф
Шрифт:
Оно, бесспорно, негоже дразнить вышестоящее начальство, ведь и сам, признаться, не очень-то приветствует, когда кто-либо из подчиненных перечит, гонор показывает... Служба есть служба, и он как-никак третий десяток лет в ней завершает. Ведь ни в каком еще районе области не осталось начальника райотдела, которому за пятьдесят, да чтоб на одном и том же месте долгие годы сидел. Академия МВД, училища, школы — выпуск за выпуском! Сердюк двух лет не побыл у него заместителем — берут в управление, потому что в кармане диплом высшей специальной школы. И хоть приказ о переводе еще не поступил, в интонации, во всем облике старшего лейтенанта — Чухлов подмечает — пробивается это: покровительственно-снисходительное отношение...
А полковник — что ж, они с Чухловым давно знают друг друга, он тоже из «старичков», он всегда поймет, придираться из-за ерунды не будет. Вот если Чухлов не сдержит слова, воры с мешком денег уйдут из-под его носа, тогда держись, не жди снисхождения, тогда полковник спро-о-осит и под горячую руку прежние грехи припомнит!
Однако вся машина сыска, рычаги и приводы которой под руками Чухлова, послушны и подчинены ему, в действии. Аппарат угрозыска, ОБХСС, служба автоинспекции, дружинники — все брошено на это дело, надежно перекрыты вокзал, аэропорт, дороги. И те ребята, что сейчас, возглавляемые лейтенантом Щербаковым, метут и посыпают песочком милицейский дворик, — они тоже в состоянии боевой готовности; это две оперативные группы, которые немедленно выедут по первому сигналу...
Когда Чухлов побывал на месте происшествия, затем поговорил с работниками бухгалтерии, он уверился: проделано все кем-то из местных или, во всяком случае, наводил налетчиков кто-то из доможиловцев. Ведь нужно было знать, что в былые годы существовал открытый лаз в подвал, помнить, с какой именно стороны дома, под каким окном, а засыпали его несколько лет назад. Сколоченный из жидких досок щит, на который навалили тогда землю, сгнил, трухлявым уже стал, — как еще он земляную тяжесть выдерживал? Стукнули лопатами — рухнул. По сути, копать не нужно было; лишь дерн сняли, надавили на гнилые доски — и грунтовое покрытие поплыло в подвал, образовав при этом удобный естественный спуск. По нему сползти — как с горки.
И другое... День налета на кассу был выбран безошибочно: тоже знали, что сейф набит деньгами. На фабрике ожидалась выдача зарплаты, многие, кроме того, могли видеть, что кассир Наталья Огурцова садилась в директорский «Москвич». А такое — это всем известно — бывало два раза в месяц, когда она вместе с шофером Костей, как бы под его охраной, выезжала в банк — за крупной суммой, за зарплатой.
Работники бухгалтерии подтверждают, что кое-кто, особенно из знакомых женщин, прибегал к ним, интересовался, будет ли выдаваться зарплата. Им отвечали: «Должны выдавать, кассир в банке...» Да и мужики, самые нетерпеливые, жаждущие, слонялись под окнами — тоже в ожидании. И выдача, конечно бы, состоялась, только с запозданием: Огурцова вышла с сумкой из банка лишь в четвертом часу. Но когда она на «Москвиче» возвращалась на фабрику, случилось непредвиденное, можно считать ЧП: в лакокрасочном цехе вспыхнул пожар. А бушующий огонь там, где помимо фанеры и прочего дерева легковоспламеняющиеся да взрывоопасные красители, — это, понятно, страшно, такой фейерверк получится — не подступись.
Пламя сбили минут за десять-пятнадцать сами рабочие и свои, фабричного поста пожарные, но цех все-таки пострадал, кое-что из готовой продукции обуглилось, потеряло товарный вид, а главное, один из учеников-мебельщиков, рьяно тушивший пожар, сильно обжег руки, пришлось на «скорой» отправить в больницу... Директор был взвинчен, ругательски ругал себя, а заодно и главного инженера, начальника цеха, завхоза: ведь всего неделю назад районная инспекция государственного пожарного надзора оштрафовала администрацию фабрики за недопустимую захламленность лакокрасочного цеха порожней тарой, сурово предупреждала этим, — и теперь пиши объяснительные, оправдывайся! Когда кассир Огурцова, улучив момент, заглянула в директорский кабинет, напомнила, что привезли
Улики грабители оставили — и стоящие! Чухлов не сомневался, что так будет. Как бы тщательно ни готовилось преступление, как бы хитроумно ни маскировалось оно — следы обязательно обнаружатся; хоть маленькие, слабенькие, как паутинка, но обнаружатся! И на этот раз скрупулезный осмотр принес плоды.
Во-первых, розыскная собака довела проводника до дощатых мостков Доможиловского озера, возле которых, у свай, владельцы лодок держат свои посудины на цепях. Лодок десятка три — и это не так уж много...
Во-вторых, в подвале нашлась затоптанная в землю латунная пуговица с выдавленным на ней якорьком — такая, что бывает на флотской одежде. И что важно — в петельке пуговицы сохранилась розовая ниточка со свежим следом обрыва...
В-третьих, на небьющемся настольном стекле, под которым Наталья Огурцова хранила разные деловые бумажки и милые ее сердцу фотографии своих дочек-близняшек, остался видимый невооруженным глазом отпечаток ладони — верхней части тыльной стороны. Его, разумеется, тут же зафиксировали на специальную пленку.
И в-четвертых, в подвале с отверстия лаза сняли зацепившуюся за обломанный кирпич прядку коротких рыжеватых волос. Оставалось выяснить, чьи они...
Старший инспектор угрозыска капитан Чернущенко высказал предположение, что обувь преступников была обернута рогожной мешковиной, оттого следы ног такие размазанные, не отчетливые, и удалось к тому ж подобрать несколько грязных рогожных волокон. Чухлов согласился: «Пожалуй!»
И когда он отказался от помощи, предложенной заместителем начальника управления, он знал, что делает. Чего зря гонять из областного центра, за двести с гаком километров, «чужих» оперативников: сам будешь словно приклеенный к ним, никакой тебе собственной инициативы... Дело, разумеется, для района не рядовое, ответственное, о нем еще много будут говорить, прошляпить, поскользнуться никак нельзя, но не зря ж, черт возьми, они тут, в Доможилове, милицейскую форму носят. Доверено им блюсти правопорядок! Неужели он, Чухлов, ничему толковому своих помощников не выучил?
Ах, Чухлов, Чухлов, да будет тебе! Припомни лучше, как любил повторять первый послевоенный начальник доможиловской милиции Иван Самма: «Мы — дворники хорошей жизни. А наша собственная жизнь — лишь эпизод...»
Чухлов положил перед собой чистый лист бумаги, стал набрасывать основные направления поиска, по которым уже работают его помощники. Прикидывал, все ли учтено, на чем еще нужно будет остановиться... Ползли из-под пера авторучки аккуратные строчки:
«1). Огурцова, сторож, бухгалтерия, шофер Константин Яшкин. Опрос рабочих.
2). Доможиловское озеро. Кто рыбалил ночью? (Сейф — по ту сторону озера, в лесу, или — на дне?) Все владельцы лодок! Осмотр, беседа.
3). Кто может быть «моряк»? (Одежда).
4). Приезжие. (Данные участковых и линейного поста ж/д станции).
5). Магазины, столовые. (Серия и №№ ден. знаков по уточненным сведениям банка).
6). Розыскная собака — снова озеро. Лес.
IV
Попросил разрешения войти капитан Чернущенко — низенький, худенький, с очень живыми, излучающими жадное любопытство карими глазами — по виду подросток, хотя ему за тридцать пять. Он из брянских металлистов, несколько лет назад с завода был направлен на работу в милицию по комсомольской путевке, успел послужить в разных местах, в Доможилове не больше года, однако Чухлову кажется, что они знакомы давным-давно. Так всегда, если человек по душе тебе, понимаешь его с полуслова, если он такой же неистовый в деле, как ты сам...