Сезон охоты на людей
Шрифт:
– Мистер Суэггер! – удивилась Эми. – А я слышала, что вы покинули наши края.
– Совершенно верно, – согласился Боб. – Я просто заехал ненадолго, чтобы повидаться с моим добрым другом доктором Лопесом.
– Эми, деточка, я пришлю витаминную добавку, которую ты должна будешь каждое утро подсыпать Руфусу в овес. Готов поспорить на что угодно, что это ему поможет.
– Спасибо, доктор Лопес.
– Все будет в порядке, моя дорогая. А теперь беги домой. Я думаю, что мистер Суэггер хотел бы поболтать со мной наедине.
– Пока, мистер Суэггер.
– До свидания, дорогая, – сказал
– Я-то уже подумал, что репортеришки навсегда выгнали тебя отсюда, – заметил доктор.
– Ну, мне тоже так казалось. Эти ублюдки до сих пор разыскивают меня.
– И где же тебе удалось спрятаться?
– На ранчо в Айдахо, в сорока километрах от Бойсе. Но это временно, до тех пор, пока все не успокоится.
– Я знал, что ты делал на войне серьезные вещи, но прежде не слышал о том, что ты был героем.
– Героем был мой отец. А я был всего-навсего сержантом. Я делал свое дело, вот и все.
– Что ж, значит, ты укрылся на большой заброшенной ферме. Хотелось бы мне, Боб, чтобы ты вернулся в эти места. По эту сторону Тусона нет ни одного первоклассного хозяйства.
– Может быть, и вернусь.
– Но, думаю, ты приехал сюда невесть откуда не для того, чтобы поболтать о лошадях, – предположил доктор Лопес.
– Нет, док, конечно нет. Вообще-то я только что прилетел. В два десять сел в Бойсе на самолет «Америкэн», долетел до Тусона, взял напрокат автомобиль, и вот я здесь.
Боб объяснил, чего он хочет. Доктор недоверчиво посмотрел на него:
– Я не могу просто так, ни с того, ни с сего, сделать такую вещь. Хотя бы объясни мне причины.
– Я чертовски устал оттого, что всякий раз, когда хочу куда-нибудь улететь, включается сигнал тревоги. Мне хочется спокойно, без скандалов, садиться в самолеты.
– Это еще не повод. Боб, я приносил присягу и к тому же имею массу ограничений и обязательств по закону. И позволь мне напомнить еще кое о чем. Ты не животное.
– Собственно говоря, я животное, – возразил Боб. – Я Homo sapiens. Но я знаю, что ты лучший ветеринар в этих краях, что ты прооперировал бесчисленное множество животных и большая часть из них до сих пор продолжает радовать своих хозяев. Я помню, как ты выхаживал пегого мерина Билли Хэнкока, сделал ему две операции на колене, и старичок до сих пор бродит по холмам.
– Очень уж хороший был конь. Спасти такое животное всегда очень приятно.
– А ты ведь даже не послал ему счет.
– Я послал ему множество счетов, но так ничего и не получил по ним. Каждые несколько месяцев Билли высылает мне десять или пятнадцать долларов. Так что он выплатит мне свой долг только к следующему столетию.
– Что ж, я тоже хороший конь. И у меня тоже проблема с ногой, и именно поэтому я и притащился к тебе. Если я обращусь в Администрацию по делам ветеранов, то мне потребуется несколько месяцев отсылать и получать самые разные бумаги. Если я отправлюсь в частную клинику, то мне придется долго отвечать на множество вопросов, потом меня привяжут к операционному столу в большой, ярко освещенной комнате, после чего заставят еще несколько недель пролежать в палате, не считаясь с тем, хочу я этого или нет. А мне нужно проделать все сегодня же. Этой ночью.
– Этой ночью?!
– Мне нужно, чтобы ты разрезал меня под местным наркозом, вытащил эту пакость и снова зашил дыру.
– Боб, речь идет об очень серьезном хирургическом вмешательстве. Любому нормальному человеку для того, чтобы восстановиться после него, потребуется месяц, да и то при интенсивном медицинском обслуживании. Ты очень долго не сможешь прийти в себя.
– Док, в меня не раз попадали пули. Ты сам это знаешь. Я все еще достаточно быстро восстанавливаюсь. Тут все дело в быстроте. Я не могу рассказать тебе все, но мне сейчас грозит серьезная опасность. Я должен кое-что выяснить, чтобы было с чем обратиться в ФБР. Мне необходимы доказательства. И поэтому я нуждаюсь в твоей помощи.
– О боже.
– Я знаю, что тебе пришлось побывать там. А это крепко связывает друг с другом таких парней, как мы с тобой. Мы должны помогать друг другу, когда можем.
– Никто другой ни за что не согласится, это точно, – сказал доктор Лопес.
– Ты же был военным фельдшером и, несомненно, видел больше огнестрельных ранений и имел большую практику, чем десяток дипломированных хирургов. Ты знаешь, что нужно делать.
– Да, там мне пришлось повидать немало.
– Поганое дело всаживать пули в человека, – сказал Боб. – Мне никогда уже не стать таким, каким я был прежде, а теперь, когда я старею, то я чувствую, как мое прошлое достреливает меня тем злом, которое оно причинило моему телу и всему существу. А ветеранская администрация не признает такой боли. Она просто советует жить дальше со всем этим и каждый год увеличивает твою нетрудоспособность на десять процентов. Так я и живу, и все мы живем со всяким хламом, сидящим внутри, или без рук, без ног, ну и тому подобное.
– Да, та война была совершенно дурацкой затеей. И из нее не вышло ничего хорошего.
– Полностью с тобой согласен. Я не приперся бы к тебе, если бы у меня был какой-нибудь еще выход. Мне очень нужна эта пуля.
– Ты дурак, если считаешь, что я смогу гарантировать тебе такой же успех и безопасность, как современная большая клиника.
– Тебе нужно только выковырять пулю и наложить швы. Если ты этого не сделаешь, то мне придется заняться этим самому, а у меня выйдет гораздо хуже.
– Боб, я верю, что ты так и поступишь. Ладно, о тебе говорили как о выносливом и волевом сукином сыне. Надеюсь, что говорили правду, потому что для того, чтобы прожить ближайшие несколько дней, тебе потребуются вся твоя воля и выносливость.
Боб лежал на спине, глядя в большое зеркало, прикрепленное к потолку. Ему была хорошо видна уродливая рана, смотреть на которую было крайне неприятно. Поразившая его пуля летела почти параллельно поверхности земли под небольшим нисходящим углом; она пробила кожу и ткань средней ягодичной мышцы, раздробила малый вертлуг и, изменив траекторию, вошла почти вертикально вниз в бедренную кость, раздирая по пути мышцы. Входное отверстие пули так и не заросло; четко видное, оно находилось на том же месте, и его невозможно было ни с чем спутать: канал, дыра, уходящая в глубину бедра, пустота, окруженная уродливыми складками разрушенной плоти.