Сезон охоты
Шрифт:
– Ну попадёшься ты мне, козёл… Всю душу из тебя выну, попомни мои слова.
Тот шарахнулся от меня в своё купе.
2.
Едва мы выбрались на платформу, как поезд тронулся – словно только того и ждал. Было раннее утро, солнце только начало выползать из-за горизонта и ещё не грело. Я поёжился. Хотелось поскорее укрыться от сырости и утренней прохлады в какой-нибудь тёплой уютной норке.
Мы были одни на платформе – я и двое моих провожатых. Вернее, конвоиров.
– Давай, двигай, – подтолкнул
Мы спустились с платформы. Меня запихнули в стоявший тут же «воронок», стандартный «уазик» канареечного цвета, лейтенант сел за руль, и мы покатили по пыльным безлюдным улочкам неизвестного села.
– Куда мы? – попытался спросить я.
– Куда надо, – буркнул лейтенант. – Узнаешь, когда приедем.
Мы тряслись по грунтовке, наверное, минут двадцать. Потом выскочили на шоссейку местного значения. Трясти почти перестало (асфальт всё-таки), но настроения мне это совсем не улучшило. Дорога была пустынна, по обе её стороны простирался лес, густой, тёмный, ещё не проснувшийся с ночи. Мы были одни на шоссе, и это почему-то тревожило меня больше всего. Не верил я этим двум типам.
– Долго ещё? – спросил я, чтобы хоть как-то напомнить им о себе.
Но им сейчас было не до меня. Лейтенант стал проявлять беспокойство, то и дело вглядываясь в однообразный пейзаж за окном. Второй тоже заёрзал, завертел шеей, засопел от волнения. Что-то у них там не ладилось. С дороги сбились, что ли? Этого только мне не хватало!
– Валер, мы, кажется, не туда едем, – робко подал голос рыжий, впервые за это утро.
Лейтенант выругался и резко нажал на тормоза.
– А что ж ты раньше молчал, недоумок! – зло рявкнул он. – Точно не туда?
Рыжий пожал плечами.
– Здесь где-то поворот на Ложки должен быть. Проскочили, наверное, – голос его звучал неубедительно.
– Не было никакого поворота, – отрезал лейтенант запальчиво. – Я что ж, по-твоему, слепой?
И снова пожатие плечами.
Мною всё больше и больше овладевало беспокойство.
– Э, э, мужики! Куда это вы меня завезли?
– Заткнись, – припечатал меня лейтенант, и я надолго замолчал.
Они перекинулись несколькими словами, из которых я понял, что мы действительно заблудились, после чего лейтенант принял решение ехать дальше.
Мы двигались по лесному шоссе ещё минут двадцать. Потом «уазик» съехал на обочину и остановился.
– Вылазь, – скомандовал лейтенант. – Приехали.
– Куда? – я пялился в оконца машины в надежде узреть хоть какие-нибудь признаки цивилизации, но, увы, безуспешно.
– Вылазь, живо! Дальше пёхом пойдёшь.
– Да вы чего, мужики…
Я не успел закончить: в руке лейтенанта вдруг мелькнул пистолет.
– Убирайся к едрене фене, ты, козёл! – заорал он, тыча дулом пистолета мне в лицо. – Пока дыр в тебе не наделал, понял?
Я распахнул дверцу и спрыгнул на траву. От греха подальше.
– Да как же…
Двигатель взревел, «воронок» рванул с места.
Разинув рот, я стоял на шоссе и ничего не понимал. Абсолютно ничего. В событиях сегодняшнего утра не было ни капли логики, ни единой крупицы здравого смысла. Ну зачем, спрашивается, им было везти меня сюда, в эту глухомань?! И что мне теперь делать, без денег, без документов, без малейшего понятия о том, где я нахожусь?
Я с тоской глядел вслед удаляющемуся «уазику», который мчался по прямой, как стрела, ленте шоссе. Метров через триста дорога, по-видимому, свернула вправо: мелькнув напоследок правым бортом, автомобиль исчез. Ну вот и всё.
Я в бессилии опустился на траву, уронил голову на руки. Ни о чём не хотелось думать. Сейчас бы лечь и отключиться, где-нибудь на полянке, под тёплыми лучами утреннего солнца. Часа на два, на три. Выспаться как следует, а там, глядишь, и мысли какие-нибудь появятся. Да, было бы неплохо…
Но я так и не встал и не пошёл искать поляну. Не успел. Справа, с той стороны, где скрылся ментовский «уазик», раздалась автоматная очередь. Потом ещё одна.
3.
Всё началось с той злополучной телеграммы, которая прилетела ко мне из глухого сибирского села с разухабистым названием Куролесово. «Ваш отец, Пётр Карпович Рукавицын, скончался 12 января текущего года, – гласила она. – В связи с открывшимся наследством, вам надлежит в недельный срок прибыть по адресу…» – и далее следовали подробные инструкции, куда мне надлежит прибыть и как туда добраться. Подписи не было.
Первой моей мыслью было, что всё это какая-то ошибка, недоразумение, чья-то дурацкая шутка. Ну, во-первых, не было у меня никакого отца. Нет, отец, конечно, был – когда-то, теоретически, давным-давно, иначе бы я на свет не появился, – но я не имел о нём ни малейшего понятия и никогда не стремился узнать, жив ли он, здоров, или давно уже покинул юдоль земную. Маму он бросил, когда мне только-только стукнул год, собрал манатки и сбежал, и этого факта для меня было достаточно, чтобы навсегда вычеркнуть этого типа из списка живых.
Во-вторых, с момента смерти господина Рукавицына прошло уже полгода. Я взглянул на календарь: 5 июля. Через неделю будет ровно шесть месяцев.
Через неделю… в недельный срок… надлежит прибыть… А если я приеду позже? Что тогда?..
Моя фамилия тоже была Рукавицын. Если честно, тот почивший в бозе селянин действительно является (являлся) моим биологическим отцом, хотя мне на это было совершенно наплевать. Причём не только биологическим, но и юридическим: в моём свидетельстве о рождении он оставил-таки свой след.
Нет, это была не шутка. Похоже, меня приглашали принять участие в дележе наследства, на которое я, скорее всего, имел какое-то право. Я напряг память и вспомнил, как недавно мы бурно обсуждали на работе новый закон о наследстве. Там, если не ошибаюсь, фигурировал срок – полгода. Да, так и есть: в течение полугода с момента открытия наследства наследник имеет право заявить о своих притязаниях на него, и если эти притязания будут признаны законными, он вступает в права наследования. Ну, а если не заявил? Не знал, не успел? Тогда всё, прощай наследство, право на него теряется.