Сезон охоты
Шрифт:
– Это всё Валерка… – прохрипел рыжий, извиваясь в моих руках словно пиявка в сачке Дуремара. – Это его идея. Да отпустите же вы меня!..
Я ослабил хватку, но совсем выпускать этого сопляка не стал. Силёнкой-то Бог меня не обидел, так что держал я его надёжно. Не вырвется, гадёныш.
– Ну! Говори!
– Вы – Рукавицын Иван Петрович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, проживаете в Москве. Направлялись в село Куролесово по приглашению родственников вашего умершего отца. По вопросу наследства. Так?
Я смог только кивнуть. Слова
– Так меня здесь ждали! – выпалил я, справившись наконец с приступом немоты. – Вы всё это подстроили, мерзавцы! Ты с этим твоим дружком! Подстроили, а?!
Он отчаянно закивал и зажмурился, ожидая, наверное, что вот сейчас я съезжу его по роже. Не съездил. А ведь надо было, надо!
– Дальше, сопляк!
– Валерка тоже Рукавицын. Брат он вам, по отцу.
Я присвистнул.
– Хорош родственничек, мать его!
– Это он украл ваши документы, ещё там, в поезде, когда вы спали.
– Тот тип в капюшоне? Которого ко мне в купе подселили?
– Да. Мы сели на поезд ночью, с проводником договорились, чтобы всё тип-топ было. Проводник – Валеркин старый знакомый.
– За сколько сторговались? Надеюсь, этот жирный боров не в накладе остался?
– Не знаю. С ним Валерка рассчитывался. А утром мы разыграли спектакль с проверкой документов.
– Спектакль? Так вы не менты?
– Я бухгалтером на ферме работаю. А вот Валерка настоящий милиционер. Он у нас на селе в отделении милиции самый главный.
У меня голова кругом шла. Такую операцию разработали – куда там ФСБ! ФСБ отдыхает. Но зачем, зачем?!
– Какого хрена вам от меня нужно? Причём тут милиция?
– Валерке важно было, чтобы вы не доехали до Куролесово. Всё из-за отцовского наследства. Дом после отца остался. Не хотел он, чтобы вы в доле были, вот и устроил этот спектакль. Расчёт был прост: ссадить вас на глухой станции, отвезти вас куда-нибудь подальше в лес и оставить одного. Без денег, без документов. Пока-то вы доберётесь до нашего села – глядишь, и сроки все пройдут.
– Какие ещё сроки?
– Полгода. У вас было полгода, чтобы заявить о своём праве на наследство. По закону.
Ах, ну да, полгода… Двенадцатого июля истекает шестимесячный срок со дня смерти того типа, который числился моим отцом. А сегодня… сегодня уже десятое. Иначе говоря, послезавтра я лишусь наследства, если не успею заявить о своих правах.
Да пропади оно пропадом, это дурацкое наследство! Пусть подавятся им! Мне оно даром не нужно, я с самого начала, с той самой телеграммы, не собирался претендовать на него. А поехал… поехал просто так, сам не знаю зачем… Чтобы развеяться, наверное, отвлечься от рутины повседневности, от работы. Перемен захотелось. Чем не повод сорваться с наезженной орбиты? Да и для Буркова, главного редактора, хорошая отмазка, иначе бы не отпустил.
Сорвался с орбиты, называется. Так сорвался, что не уверен, вернусь ли на неё обратно. Очень мне казалось сейчас это проблематичным. Без документов, без гроша в кармане.
И тут меня осенило.
– А паспорт мой, паспорт где? Наверняка у твоего кореша остался, а? И деньги, семь штукарей там было, в бумажнике, все мои сбережения на дорогу.
Рыжий кивнул.
– У него. В кармане кителя. Сам видел, как он их туда сунул.
– Значит, и сейчас они с ним, так?
– Ну… наверное.
– Тогда чего же ты тут торчишь! Живо за ним. Дорогу мне покажешь.
Он испуганно затряс головой.
– Не, я не пойду… Там же эти…
– Кто – эти? Боевики, что ли?
– Они разве боевики? – Глаза его полезли из орбит, словного у больного щитовидкой. Я чувствовал: ещё одно моё слово, и он точно обделается от страха.
– А я почём знаю? Это твоя территория, не я, а ты здесь местный житель. Тебе видней, кто тут у вас по лесам бродит – боевики, партизаны или переодетые марсиане. Так что давай, веди.
– Да я здесь впервые, – всё ещё сопротивлялся рыжий. – До Куролесово, поди, вёрст двести.
– А до Москвы – все две тысячи. Так что не тяни резину. Может, и не боевики это вовсе, а солдатики наши российские. Может, часть у них где-то рядом стоит.
Он всё ещё сомневался.
– Слушай, ты, бухгалтер! – взорвался я. – По твоей вине я сейчас здесь торчу, так что будь любезен, достань мне мой бумажник. Без денег и документов я отсюда вовек не выберусь. А вместе со мной и ты, это я тебе обещаю. Закопаю, ни одна живая душа не найдёт. Тайга, сам понимаешь.
Зря я это сказал. Он весь вдруг как-то скуксился, сморщился, съёжился – и заплакал. Совсем как ребёнок, навзрыд.
– Говорил я ему… говорил… а он своё… всё, мол, шито-крыто будет… Поможешь, говорит, забуду о том случае… А я что ж… я и пошёл…
Мне почему-то стало стыдно.
– Так, ладно, хватит тут сопли на рукав наматывать. Мы с тобой сейчас в одной упряжке. И делать будешь то, что я скажу. Понял? – Он шмыгнул носом и кивнул. – А раз понял, то вперёд. Главное – не упустить этих твоих партизан. – Я ухмыльнулся. – А ведь они в ваши расчёты не входили, так ведь? Спесь-то с твоего Валерки, братца моего то есть, сбили. Вместе с фуражкой.
6.
За свою богатую репортёрскую жизнь я поколесил по стране немало, премудрости кочевой жизни усвоил хорошо. В разных побывал передрягах – и под пулями боевиков, и на лесных пожарах, и на обломках жилых домов, взорванных террористами.
А по молодости успел и интернациональный долг исполнить, в Афгане послужить: в восемьдесят восьмом был призван, а уже в восемьдесят девятом вместе с генералом Громовым выходил из этой страшной страны. Помните ту знаменитую фотографию, которая обошла страницы всех центральных советских газет? «Генерал-лейтенанта Громова на границе встретил его сын». Там, на фото, ещё пограничный столб есть, если помните, с гербом Советского Союза. Так вот я на этой фотографии как раз за этим столбом и стою. Не верите?