Сезон тропических дождей
Шрифт:
Стоящие внизу вдруг увидели в круглом проеме одного из иллюминаторов седовласую голову Сусана Готи. Над синей полоской свитера сверкнули в улыбке зубы и мелькнула белая, в темной окантовке ладонь — Готи благодарил.
Когда самолет, сотрясая воем аэродромные плиты, укатил к взлетной полосе, унося с собой в далекий конец поля тяжелый шлейф грохота, поверенный обернулся к Кротову:
— Что произошло? Почему задержали самолет на целых двадцать минут?
Кротов искательно взглянул на Антонова.
— Задержался самолет не на двадцать, а на двенадцать минут, — спокойно
Поверенный в ответ недовольно поморщился:
— О таких вещах нужно думать заранее, товарищ Антонов. Заранее! Это входит в ваши служебные обязанности.
И направился к своему «мерседесу». Шофер открыл перед ним дверцу машины, Демушкин, по-стариковски согнувшись, нахохленный, раздраженный затянувшимися проводами, оглушающим воем турбин, липкой жарой, медленно влез в кабину машины, и «мерседес» рванулся в сторону аэровокзала. Каменковича захватить забыли.
— Не волнуйтесь, мы вас прихватим! — с иронической ухмылкой обратился к нему Ермек. — Это входит в наши служебные обязанности — оказывать помощь советским гражданам. Понимаете, с о в е т с к и м. А гражданам других стран мы, консульские работники, оказываем помощь по велению сердца, как сегодня.
Когда, возвращаясь с аэродрома, они добрались до города, солнце уже село, и пришлось ехать при свете фар.
В дороге Ермек рассказывал:
— Докатил я до телеграфа, а там пробка. Ну, думаю, дело табак. Бросил машину и бегом через рынок, огороды, кустарник… — Он расхохотался. — Видели бы вы, как на меня лупили глаза африканцы: свихнулся азиат!
— Сколько же километров пришлось отмахать?
— Два туда, два обратно! — Ермек театрально выпятил грудь и похлопал по ней ладонью. — Как-никак у меня второй разряд по спринту.
Фары машины выхватывали из мрака идущих по обочине дороги дагосцев. Ярко, как светлячки, вспыхивали под лучами света белки их глаз.
Каменкович, забившись в угол на заднем сиденье, всю дорогу виновато помалкивал.
Антонов довез своих спутников до жилого дома посольства и отправился к себе на виллу.
Асибе открыл ворота, впуская машину, приветственно поднял руку, по-солдатски отдал честь.
— Новой кобры не объявилось?
— Нет, мосье, ни одной! — Асибе оставался вполне серьезным. — Если появится, вы можете быть спокойны, мосье, я не прогляжу.
Ни в холле, ни в спальне Ольги не оказалось. Он заглянул на веранду — и там ее не было. Нашел жену на крыше. Крыша их дома представляла собой ровную бетонированную площадку, огороженную кирпичным барьером. Они поставили здесь круглый столик и два соломенных кресла и временами по вечерам поднимались сюда поглядеть на мерцающие в густом мареве, как бы размытые жарой блеклые огни тропического города. С некоторых пор в час старта московского самолета Ольга стала приходить на эту площадку, чтобы полежать в кресле, отдавшись своим думам. Самолет пролетал почти над их домом, устремляясь в сторону затухающей над океаном вечерней зари, поблескивал крыльями в последних лучах заходящего солнца и медленно уносил свой пульсирующий сигнальный огонек в тяжелый мрак наползающей из глубин
Ольга лежала в кресле, откинув голову на спинку, и отблески городских огней озаряли ее широко раскрытые глаза.
— А я вот самолет провожала… — В ее голосе Антонов почувствовал заискивающие нотки, а улыбка была странной и: беззащитной.
— Догадываюсь.
— Но сегодня солнце не успело на прощанье позолотить самолетик, как обычно. Уже скрылось. — Она помедлила. — Почему сегодня самолет запоздал с отлетом?
— Были причины…
— Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного.
Антонов сунул руку в карман брюк, вытащил адресованные Ольге письма, положил на столик.
Она даже не взглянула на них. Глаза ее были по-прежнему устремлены в сторону океана, к небу, в котором замирал последний отблеск ушедшего за океан еще одного их африканского дня.
— А через сколько часов сегодняшний самолет приземлится в Москве? — вдруг спросила она.
— Ты же прекрасно знаешь, — отозвался Антонов. — Через одиннадцать.
Она качнулась в кресле, еще больше запрокинула голову, потянувшись взглядом к проступившей в поднебесье одинокой звезде.
Ему вдруг стало бесконечно жаль жену. Захотелось подойти, положить на ее голову ладонь, сказать: «Послушай, дружище, ведь у нас с тобой еще не вечер, еще все можно поправить, просто случилась размолвка, и все тут. Это бывает…»
Но он не сказал этих слов. А может быть, она их ждала?
— Ужинать будешь? — спросила Ольга потускневшим голосом.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРИДЕТ ДЕНЬ НОВЫЙ…
11
Клава протянула Антонову лист бумаги, а на столе выложила перед ним стопочку пригласительных билетов с вытесненным на каждом золотым гербом СССР.
— Андрей Владимирович! Получите положенное!
На листе был напечатан список тех, кто был связан с организацией и проведением приема седьмого ноября.
Каждый год прием был одним из важнейших политических мероприятий посольства. Это не просто приглашение в гости энного числа лиц, представляющих местные власти, видных общественных и культурных деятелей страны, сотрудников других посольств ради того, чтобы они часа два потолкались на плотной и мягкой, как ковер, траве газона в саду резиденции посла, опрокинули в себя по две-три стопки отборной пшеничной водки московского розлива или осушили по рюмке вина и поболтали между собой о всякой несерьезной всячине.
Прием — дипломатическое мероприятие, которое в какой-то степени итожит работу за минувший год. Он демонстрирует широту связей посольства в этой стране, его взаимоотношения со здешним руководством, с лицами и организациями. Здесь, в посольском саду, во время приема укрепляются старые и налаживаются новые знакомства, здесь даже в мимолетной беседе можно получить полезную информацию — праздничная, доверительная обстановка, выпитый бокал вина развязывают порой языки, при других обстоятельствах весьма сдержанные.