Сезон тропических дождей
Шрифт:
— Дам я вам бензин, — предложил Антонов. — У меня в канистре литров двадцать.
Медейрос качнул головой, отвергая предложение:
— Не в том дело, бензин завтра достану. На базе нашего штаба дадут. Не в том дело…
Он потер свой мощный боксерский подбородок, некоторое время задумчиво смотрел на дымящуюся перед ним на столе чашку чая, которую поставила жена.
— Я вот о чем размышляю… Не слишком ли круто взял наш президент? Хочет одним махом из прошлого века в будущий! С классовыми противниками надо расправляться постепенно, а он их сразу всех ополчил против режима — от иностранных
Поднял глаза на Антонова, как бы ожидая от него ответа — знакомы они уже второй год, встречались не раз при разных обстоятельствах, даже однажды Медейросы побывали в гостях у Антонова вместе со своими мальчишками. Вроде бы можно уже рассчитывать на взаимную откровенность.
Но на такую откровенность Антонов пойти не мог. Ему, консулу, не положено обсуждать с иностранцем действия здешнего правительства, тем более с критической точки зрения. Вероятно, Медейрос прав, правительству действительно стоило бы проявлять в реформах побольше терпения, расчета и сдержанности. Соня, по-своему расценив раздумье Антонова, решила прийти ему на помощь:
— Ося! Не втягивай консула в разговоры, которые он вести с тобой не имеет права. Ты врач, а не политик. Не лезь туда, куда не просят. Помни, что у тебя семья.
Тон у Сони был приказным, и не вызывало сомнения, что командует в доме именно она. Понизила голос, оглянувшись на спальню, где играли дети:
— К тому же мальчишки слышат, — бросила взгляд на Антонова. — А вы представляете, Андрей Владимирович, какими политиками становятся мои полукровки. В головенках им приходится совмещать столько всего: две нации, папину и мамину, два цвета кожи, три языка — ведь, кроме французского, есть здесь еще и местный, разные идеологии, культуры, привязанности… Не приведи господь!
— Да, — согласился с женой Исифу. — Нашим ребятам порой лихо достается. Сверстники на улице их сторонятся, дразнят: порченые! У нас ведь тоже свой, черный расизм существует. Еще какой!
— Словом, будущее у них не такое уж простое, — печально заключила Соня и вдруг спохватилась, обернулась к мужу: — Андрей Владимирович к тебе за помощью приехал.
Она рассказала о случившемся с Тавладской и снова упрямо подчеркнула:
— Все-таки своя!
Антонов улыбнулся ее упрямству и поправил:
— Не своя! Канадская гражданка. К нам отношения не имеет.
— Имеет! — строго возразила Соня.
Антонов уже жалел, что втягивает Медейроса в эту историю, — и так задерган человек, и даже, судя по виду, болен. Что ему какая-то заезжая белая дамочка, да еще канадка! Пусть Мозе и заботится о ней.
Но Медейрос сказал, как о само собой разумеющемся:
— Конечно, посмотрю, какой тут разговор! Завтра же утром.
И Антонов вдруг ощутил прилив теплоты к этому усталому человеку, почувствовал, что он близок ему и понятен, как старый добрый друг.
— Ося, хочешь еще? — спросила Соня, увидев, что муж опорожнил вторую чашку чая.
— Давай! Только покрепче! — Он повернулся к Антонову. — В Киеве тесть приучил к крепкому чаю. Любитель! — Положил в чашку две ложечки сахарного песка, медленно размешал, задумчиво, словно продолжая начатый разговор, произнес: — Вчера мне сказали, что к приходу вашей
Медейрос хотел сказать что-то еще, но вдруг, взглянув на часы, воскликнул:
— Ого! Уже два. Надо ехать! Через четверть часа ждут в порту. Представляете, вчера ночью напали на склад с продовольствием, проломили сторожу череп. Вызывают на консилиум.
— Но ты-то при чем? — возмутилась Соня. — Ты не медицинский эксперт полиции.
— Их эксперт неделю назад улетел в Сенегал. Струсил. Получил несколько вполне недвусмысленных анонимок.
Сопя от возмущения чуть не подскочила в кресле:
— Он струсил, а ты герой, да? У тебя тоже семья, дети! Зачем тебе все это надо?
Исифу поймал на столе ее нервную, неспокойную руку, накрыл своей большой ладонью, тихо и мягко сказал:
— Солнышко! Но ведь кому-то нужно…
У Сони дрогнул голос, в нем послышались слезы. Теперь она обращалась уже к Антонову:
— Ему ведь тоже угрожают, еще как! Два раза были звонки по телефону…
Она вдруг порывисто прижалась щекой к покатому тугому плечу мужа:
— Ох ты мой черномазенький! До чего же непутевый!
По пути в посольство Антонов то и дело возвращался мысленно к этой семье. Год назад Софи Медейрос доставила ему немало мороки. Как-то явилась на прием в консульство с протестом: «Почему, по какому праву вы забыли о советских гражданках? Мы кто теперь для вас, иностранки? Ошибаетесь!»
Решительная, с полыхающими азартом рыжими кошачьими глазами, она произнесла монолог, который Антонов потом по памяти записал почти дословно в виде докладной записки послу.
— Что же получается? — говорила Соня. — Наше государство тратит немалые средства на подготовку специалистов из развивающихся стран, делает это с желанием искренне помочь этим странам и в ответ рассчитывает всего лишь на доброе отношение этих специалистов к нашей стране. А как выходит на деле? Возвращаются специалисты из СССР, некоторые с русскими женами, и вроде бы нет у посольства до них никакого дела — ни до них самих, ни до их жен, советских гражданок. Да где же здесь политика? Приглядитесь к тем, кто к вам приходит из совгражданок, вряд ли найдете среди них такую, чей ребенок не говорил бы на языке матери, считая его своим родным языком. Разве это ни о чем не свидетельствует? Разве это не подтверждает то, что не впустую в нас вкладывала свою душу и свой ум Родина, и пусть мы Родину покинули, но остались ее дочерьми.
Как-то я пришла со своими мальчишками в ваш культурный центр, говорю даме, которая восседает в библиотеке, по фамилии Голопятова, дайте, мол, что-нибудь детское на русском для моих парнишек, а она сложила губы бантиком, подбородок вскинула вверх, в глазах лед, ну прямо-таки английская высокородная леди, герцогиня Голопятова, и после минуты презрительного молчания сквозь зубы процедила: «Вас не обслуживаем!» Я возмутилась: «А почему, по какому праву? Я советская гражданка!» А она в ответ: «Вы ею были там». Видите ли, эта самая Голопятова взяла и отлучила меня от гражданства! Оказывается, она, Голопятова, совсем другого сорта, чем я, Криворучко, хотя по фамилиям мы с одного прилавка.