Сезон ведьмовства
Шрифт:
— Твоя сестра живет богатой жизнью.
— Верно. Я ей завидую.
— Завидуешь?
— Да. Завидую ее храбрости. Взгляни сюда.
Минналуш постучала пальцем по черно-белой фотографии, сделанной крупным планом. Голова Морриган была запрокинута назад, лицо перепачкано сажей, влажные от пота волосы прилипли ко лбу. На щеке красовалась ссадина с запекшейся кровью, в глазах блестел вызов, но при этом Морриган улыбалась, точно лихой пират.
— Где это снято? — спросил Габриель. — Что она делала?
— Бог
— А ты?
— Я? Я — беспомощное существо. Беспомощное.
Минналуш повторила это слово, словно смакуя его во рту.
Иногда трещинки в отношениях сестер перерастали в открытые стычки.
Габриель дремал в саду и вдруг проснулся, ощущая необъяснимую тревогу, как будто ему громко крикнули в ухо. Огляделся по сторонам — никого.
Габриель выбрался из гамака и пошел к дому. Подойдя к створчатым дверям, увидел в гостиной обеих сестер. Они стояли лицом друг к другу, и что-то в их позах — напряженные плечи Минналуш, вздернутый подбородок Морриган — заставило его замедлить шаг.
— Ты сделала это нарочно.
Тон Минналуш был холодным, обвиняющим.
— Нет.
— Да! Ты знала, что я расстроюсь.
Морриган коротко, презрительно фыркнула.
— Вряд ли поверишь, сестренка, но я далеко не всегда думаю только о том, что тебе понравится, а что не понравится. Считаешь, весь мир крутится вокруг тебя одной? Ты сильно ошибаешься.
— Иногда… — голос Минналуш дрожал от ярости, — иногда мне кажется, будет лучше, если я уеду.
— Иногда ты ведешь себя как испорченный ребенок, и меня это просто бесит.
Эта сцена не для посторонних глаз, решил Габриель, надо убираться. Стараясь двигаться как можно тише, он шагнул назад, но тут Минналуш резко повернула голову в его сторону. Оказавшись невольным свидетелем ссоры, Габриель почувствовал себя очень неуютно.
На прелестных щеках Минналуш алели пятна, глаза блестели лихорадочным блеском. Она открыла рот, будто собираясь что-то сказать, но вместо этого развернулась на каблуках. С прямой как аршин спиной, младшая сестра вышла — точнее, выплыла в столовую и скрылась из вида. Еще через несколько мгновений дверь в кухню захлопнулась с оглушительным треском. Воцарилась тишина, как будто весь дом не мог отойти от испытанного шока.
Габриель взглянул на Морриган. Та криво улыбнулась и обезоруживающе подняла вверх обе ладони.
— Мои извинения.
— Ничего страшного. — Он осторожно вошел в гостиную. — Прости, что помешал.
— Наоборот, хорошо, что ты появился, иначе мы наговорили бы друг другу кучу гадостей и потом дулись бы целую неделю.
У Морриган был усталый вид, глаза потухли.
— Вы никогда не думали о том, чтобы пожить отдельно? — спросил Габриель, вспомнив последнюю фразу Минналуш.
— Думали, и не раз. Для нас обеих было бы лучше разъехаться.
— В чем же дело?
— Все не так просто. Мы нужны друг другу. Кроме того, ни я, ни Минналуш не настроены покидать этот дом.
Морриган дотронулась до кулона, как будто он придавал ей силы. Габриель и раньше замечал за ней этот жест. Кулон был тот самый, в форме буквы «М».
Она принялась теребить серебряную цепочку. Габриель обратил внимание на ее красивые руки с длинными, изящными пальцами. Ногти коротко острижены, никакого лака.
— Это подарок матери, — сказала Морриган, заметив его интерес.
— У Минналуш, кажется, такой же?
— Да. Мама подарила их нам в один день. Мне было шестнадцать. Полгода спустя она нас уже не узнавала. Болезнь Альцгеймера…
— Сочувствую. Должно быть, вам пришлось очень тяжело.
— Невыносимо тяжело. Наверное, это самый глубинный человеческий страх — страх, что родная мать тебя забудет.
— Сочувствую, — повторил Габриель.
— Минналуш начала интересоваться вопросами памяти именно из-за болезни матери. Она даже защитила диссертацию на эту тему.
— Да, я знаю.
— Думаю, благодаря научной работе она смогла примириться с жестокой реальностью.
— А ты?
— Я плакала, — просто ответила Морриган. — Много и долго. — Она помолчала. — И плачу до сих пор.
На какой-то миг ее лицо утратило холодную, ироничную маску. Такой ранимой Габриель увидел ее впервые. Он сочувственно погладил Морриган по руке. Ее пальцы дрогнули под его ладонью, а зрачки расширились. У него перехватило дыхание. Вдруг Морриган посмотрела на дверь. Габриель повернулся.
На пороге стояла улыбающаяся Минналуш. Улыбка предназначалась обоим — верный знак, что ее гнев угас.
— Прости меня, сестренка.
— И ты меня, — вздохнула Морриган.
Минналуш перевела взор на Габриеля.
— Если мы пообещаем быть паиньками, останешься на обед?
Он заколебался.
— Пожалуйста.
— С удовольствием, — облегченно выдохнул он.
— Отлично. — Минналуш взяла Габриеля под руку и понизила голос до заговорщицкого шепота: — Сегодня утром я испекла волшебный пирог.
— Волшебный?
— Да. Кто съест кусочек, тот станет умным, сексуально привлекательным и сможет читать чужие мысли.
— Я думал, что уже обладаю всеми этими качествами.
— И главное, ты невероятно скромен. — Морриган взяла его под другую руку. — Минналуш что-нибудь говорила про скромность?