Сфера Маальфаса

Долгова Елена

Тщедушный глашатай тем временем уже забрался на помост, расправил свиток и принялся читать неожиданно звучным, глубоким голосом. Народ всколыхнулся, придвинулся к помосту. Ладер, далеко уступая Людвигу в лингвистических способностях, почти не понимал смысла речей. Здесь и там раздавались задиристые выкрики, кто-то попытался перебить чтение, кучка местных уроженцев резво приближалась, явно намереваясь вскарабкаться наверх и посчитаться с вестником, сбросив его со ступеней вниз головой. Иные уже нагибались, черпая в кулак добротную, жирную грязь. Ошметки глины бойко шлепали о помост.

Расталкивая ряды горожан, на помощь глашатаю торопился тот самый конный десяток: с прорезанными поводьями. Хайни с жадным

интересом наблюдал назревающее неустройство, прикидывая, выйдет мятеж или нет и чем может такое кончиться не в великой Империи Церена, но здесь, в городе восточных варваров, чьи обычаи кажутся столь же удивительными, сколь и нелепыми.

В отдалении, укрывшись за спинами шумных горожан, незаметно устроился человек в длинном одеянии, он-то отлично понимал смысл происходящего. Оводецкие династические порядки не располагали к шуткам. Внук прославленного Нрава, князь Хруст, неистово ревновал к славе воинственного деда. Родственная ревность обязывала. Ближний летописец не жалел дифирамбов, сравнивая оводецкого правителя в суровости со львом, в истребительности с крокодилом, а в храбрости – с туром. Шутники утверждали, с легкостью клевеща, что неплохо бы сравнить князя и со зверем-бегемотом – в чревоугодии.

Все это не мешало правителю быть постоянным источником совсем не шуточных бед для собственных подданных. Князь в очередной раз согнал с престола дядю, и теперь в состоянии некоторого замешательства придерживался известной на дальнем западе поговорки, что беса следует разить до того, как он успеет навредить. Угодить на роль княжеского беса было совсем нетрудно.

Безбородый нахмурился, думая о своем. Хруст постепенно, со вкусом войдя в роль жестокого тирана, творил такое, что летописцы сопредельных земель не знали, как заносить подробности на пергамент. Шепотом передавали истории о закопанных заживо, повешенных, расчлененных. Князь, стремясь припугнуть соседей, охотно обрушивал гонения и на оводецких сановников. Возвышенные и одаренные серебром вельможи нередко назавтра же отправлялись на казнь. Имущество, конфискованное у приговоренных, возвращалось в казну.

Впрочем, известная справедливость за правителем числилась – и к своим, и к чужим он относился с равным вероломством. Князь Хруст не брезговал политическими сношениями с Империей и даже обещал ныне покойному Гизельгеру утвердить на своих землях каноны единой Церкви и дозволить священной инквизиции преследовать в собственном княжестве пособников дьявола. Однако все так и кончилось обещаниями, и за помощь в свержении дяди Хруст отплатил союзнику полным забвением былых обещаний.

Пожалуй, это оказалось единственным клятвопреступлением князя, отнюдь не вызвавшим у его подданных ужаса и неодобрения.

– Эй, Лунь!

Человек в длинных одеждах вздрогнул. Его окликнул седоусый всадник – старший дружинник правителя. Переменчивая толпа уже немного успокоилась, помятый глашатай продолжал заунывно взывать под улюлюканье.

– Доброго дня тебе, Ольгерд.

– И тебе того же. Ты все еще не убрался отсюда, а, бывший воевода?

– И ты все еще здесь, прирученный северный волк?

Ольгерд довольно захохотал, ощерившись и сверкнув белками прищуренных, светло-серых, почти прозрачных глаз.

– Там, где есть овцы, никогда не будет недостатка в волках.

Лунь промолчал, стиснув зубы, – оскорбление лишь вскользь задевало его. Щелкнула конская плеть, жеребец переступил широкими копытами, Ольгерд развернул коня прочь, грубо раздвигая толпу.

Тем временем Хайни Ладер, так и не дождавшись ничего интересного, с разочарованным видом выбирался из гомонящего скопища людей. Следовало поторопиться – узнать, как там идут дела у многомудрого волшебника Людвига.

Князь Хруст, поражавший умы современников вышеописанным образом, тем не менее, спокойно, никого не опасаясь, жил

в пределах городских стен. Двухэтажный дом его как нельзя более гармонировал со странным нравом владельца. Этот дом не поражал размерами, однако толстенные четырехлоктевые стены на совесть сбили из прочного камня, оставив в их каменной толще тесный коридор. Этот коридор, стиснутый низкими сводами, изобилующий крутыми ступенями, причудливо вился внутри стен, свет туда скупо проникал через узкие щели бойниц. Зато фасад дома украшали нарядные полукружья арок, подпертые стройными рядами колонн. Талантом безвестного зодчего скопище несовместимого неожиданно приобрело стройность, единство и – жизнь. Дом внушал уважение, не выглядя тяжеловесным.

О доме Хруста ходило множество темных слухов. Если верить молве, где-то в подвалах оводецкого «дворца», за прочно окованной дубовой дверью брал начало подземный ход. Секретный лаз стрелой уходил за пределы стен, кончаясь там, где и положено такого рода сооружениям – во мраке тайны. Со стороны «дворца» тайну берегли скорые на кулак широколицые стражи и традиционная для подземелий дурная репутация: под толщей глины и камня незримо витали вредные эманации земли. Желающих спуститься и проверить, настолько ли вредны эти эманации, не находилось, и неудивительно: подвал верно служил рачительному Хрусту, а именно – застенками для неугодных. Силой водворенным в тюрьму было, разумеется, не до тайн.

Через четыре дня после стычки с глашатаем на площади с самого утра во дворе оводецкого «дворца» собралась наемная стража правителя. Зрелище предстояло любопытное. День занимался ясный, легкий ветерок развеял чрезмерный зной, и витязи помладше, поджидая предстоящего развлечения, бились об заклад, перебрасываясь подходящими к случаю шутками. Соискатель места в охране князя находился неподалеку – по-чужеземному одетый здоровяк с круглым лицом, на котором естественным образом присутствовало особое, чуть глуповатое выражение, по мнению оводчан, свойственное пришельцам с далекого запада. Чужеземец, прислушиваясь к непонятным для него речам, вертел головой – у нового сотоварища не хватало левого уха.

…Хайни переминался с ноги на ногу, с тревогой поглядывая на мишень – коротко отпиленный деревянный чурбан, поставленный на торец и пристроенный на крепко сколоченные из горбыля козлы.

Отворились двери – после приличествующего промедления в сопровождении Ольгерда вышел на высокое крыльцо дома сам хозяин «дворца».

Князь Хруст не показался Хайни таким уж злодеем, на умной, заурядно-правильной физиономии местного правителя никак не отражалась его прославленная молвой жестокость. Личная дружина восторженно приветствовала вождя – оводецкий правитель отвечал со сдержанным достоинством. На слегка утомленном лице, изрезанном мелкой сеточкой морщин, неплохо держалась маска благожелательного терпения. Хруст, по-видимому, слегка скучал, учитывая обстоятельства, состояние опасное. Устроенное зрелище имело целью, помимо прочего, развеять меланхолию правителя.

Сам Ольгерд, угрюмо ухмыльнувшись, указал Ладеру, куда встать, и коротко махнул рукой в сторону цели.

Деревянный кругляш безнадежно маячил в отдалении. У Хайни похолодело под ложечкой – не оказалось бы колдовство ученого еретика посрамленным. Преступный дар Людвига до сих пор не подтверждался ничем, кроме слов – в слова почему-то верилось плохо.

Наемник перехватил топор за рукоять, взвесил его в руках, сделал несколько размашистых круговых движений, со свистом рассекая воздух. Оружие, казалось, беспокойно затрепетало в руке. Что там говорил сударь еретик? «Пожелай по-настоящему, тогда сбудется»? Слова в душе наемника сложились сами собой: «Святой Регинвальд, я не хочу больше бродить по чужим дорогам, мокнуть под дождем или глотать пыль! Пошли мне службу там, где полон котел, щедр государь и легка кольчуга!»