Сфера Маальфаса
Шрифт:
– Было бы у них наше оружие, меч честный, а то варварское – топоры и шестоперы. Как хотите, господин Людвиг, но мне топор так, как могут это делать варвары, не метнуть. Топоры подобают неотесанным мужланам, а я солдат и всегда сражался мечом.
– Любопытно, друг мой, а чего же ты хочешь от меня?
– Как чего? Вы кто? Колдун и еретик, сударь. Так почему бы вам не пустить в ход какое-нибудь колдовство, раз такое дело. А то до сих пор толку с вашей ереси было чуть, одни труды и беспокойство…
Разговор явно требовал продолжения в ином месте. Людвиг поднялся, запахнул плащ и двинулся к выходу, следом побрел озабоченный
– Бей заморских бесов!
Ухо Людвига моментально распухло от удара. Хайни, рванувшемуся на выручку, ловко подставили подножку.
– Не упускай их, Волдырь!
– Заходи сзади, Омут!
На пол, на черепки разлетевшейся вдребезги посуды, повалились дерущиеся тела. Никто не вытащил меча или ножа – зато кулакам дали полную волю, отводя душу, сжигая тоску в угаре драки. Гикание и уханье буянов сотрясало бревенчатые стены. Щуплый, словно бы мертвецки пьяный мужичонка, проведший большую часть вечера под лавкой, поблизости от дерзко судившего о княжеских делах монаха, покинул свое убежище и заторопился на улицу. Оказалось, преждевременно заторопился.
– Бей доносителя! – заорал догадливый Волдырь. Что и было немедленно исполнено. Чуть приутихшая потасовка разгорелась с новой силой. Причитала хозяйка, спешили на помощь ее дюжие сыновья. Только отец Репей крепко засел в своем углу, казалось, позабыв про все на свете, не обращая внимания на бесчинство, погруженный в свои печали.
Кабацкий шум и гам нимало не смущал одинокого прохожего, задумчиво бредущего в темноте. Путь этого человека пролег извилистой цепочкой следов, от стены белого камня, окружавшей город Оводец, мимо стройных каменных хором и двукупольных храмов, по деревянным настилам, мимо спящих приземистых бревенчатых домов. Трещали цикады в лопухах и крапиве, легко подалась дверь под толкнувшей ее рукой – в этом городе не запирали дверей. Человек, пригнувшись, шагнул за порог. Дом встретил его пустотой, сумеречной прохладой и тишиной. Человек опустился на лавку и долго сидел, подперев голову руками. Из задумчивости его вывело мурлыканье кошки, теревшейся о край длинной одежды. Человек погладил животное.
– Соскучился, Пардус? Не грусти, зверюга. Скоро все будет по-нашему.
Кот Пардус мягко толкнулся лбом в ноги хозяина, желтые глаза светились почти человеческим умом и лукавством.
– Побили нам лица, сударь мой еретик. Несчастен тот человек, который принужден судьбою терпеть бесчинство варваров.
– Ты и сам не промах, любезный друг. Все же не стоило кусать человека, пусть даже он и местный уроженец.
– Еще неизвестно, кому от этого хуже, мне или ему. Если бы при мне оказался меч, я бы поучил этих невеж…
– Оставим этот разговор. Займемся лучше твоим оружием…
На широком дощатом столе в единственной комнате маленького дома, приютившего беглецов, лежал топор, крепкая рукоять средней длины, короткое навершие, одинаково удобное и для удара, и для метания, конец рукояти окован металлом.
– Хороший топор, Хайни, хоть и не лохаберская секира. В чем суть испытания?
– Метнуть это куда надо и попасть.
– Ты видел, как они это делают?
– Да.
– Тогда пойди прогуляйся, я подумаю, что тут можно предпринять.
Хайни подчинился охотно, не без тайного удовольствия освободившись от компании насмешливого волшебника.
Удивляло обилие жилищ, построенных из целых древесных стволов, на дверях – ни замков, ни запоров. Хайни уже знал, что ценности местные жители держали прямо в бочках и чанах, ничуть не опасаясь воров. По-видимому, воровать было не принято, либо наказание за кражу полагалось слишком уж суровое. Ладер вздохнул – велик соблазн, но лучше удержаться. Не хватало еще после многотрудного бегства из Церена спасаться от разъяренных чужеземцев.
Широкая заболоченная улица вывела прямиком к рыночной площади. Покупая, продавая и меняя, суетилась, горланила толпа. Посредине возвышался бревенчатый помост с бревенчатыми же ступенями, на него как раз взбирался некий верткий человечек, скорее всего, городской глашатай.
Хайни заинтересовался. Среди скопища людей там и здесь мелькали нарумяненные, нарядно, – но необычно одетые женщины – из-под головных уборов с тульей на шею и плечи опускались белые покрывала, длинные, свободные, с широкими рукавами платья местные красавицы надевали одно под другое.
Мужчины выглядели попроще, они скрепляли свои длинные плащи застежкой на правом плече и разве что этим отличались от церенцев. По-видимому, площади не избегали и монахи – в толпе попадались здоровяки в черных рясах, причем без привычной для Империи выбритой макушки. В одном миряне от персон духовных отличались не особо – оружие открыто носили как те, так и другие.
Хайни пожал плечами – снаряжение оводчан отличалось от принятого в Империи: топор, кистень, продолговатый кинжал на поясе и лук со стрелами за спиной. Десяток верховых дружинников как раз раздвигали толпу. Ладер пригляделся и ахнул – конские поводья оказались прорезанными с одного конца. Старший из всадников вдел в прорезь палец левой руки. Конская плеть висела у него на правом мизинце, остальные пальцы оставались свободными. «Они же могут натягивать луки на скаку».
Хайни чувствовал себя неуютно – на спину скользкой лягушкой пристроился холодок, припомнилась ночная беседа с Людвигом. В тот вечер друзья, избитые, но непобежденные духом, беззаботно и поначалу довольно-таки весело шли домой из негостеприимного питейного заведения, то и дело цепляясь ногами за выбоины. Беглый еретик, обычно замкнутый и осторожный, говорил, захлебывался словами, вытирал кровь с разбитой губы. Нашествие. Война. Неведомый народ…
Сейчас мимо Ладера равнодушно проезжали суровые беспощадные воины – наемники-кметы. Такие служат правителю за стол, кров, щедрую плату и традиционный почет, не знают иного дела, кроме войны. Раз такие люди опасаются нашествия – кто же тогда вот-вот нагрянет с востока?
Старший всадник, седоусый, с бритым до синевы подбородком, уже проехал мимо, скользнув по Ладеру безучастным взглядом, когда Хайни словно почувствовал толчок. Второй всадник посмотрел совсем иначе. Такими взглядами не удостаивают ни случайного прохожего, ни мимолетного знакомца – только задушевного врага, по которому давно тоскует стрела, печалится кинжал или скучает длинный клинок. Лицо наемника показалось незнакомым. Хайни задумчиво почесал ухо, скрученное шрамом в розовый узелок. Прошлое порою ведет себя как истинный скупец, не желая делиться серебряными монетами воспоминаний.