Сфера Маальфаса
Шрифт:
Шли дни. Люди копали. В довершение несчастий зарядили дожди, и зеленый бархат луга, таявший под ударами заступов, превращался в мешанину травы и жидкой грязи. Старик, чья лопата, едва прикоснувшись к дерну, ударила о твердый предмет, давно уже ни на что не надеялся. Узловатые пальцы в венах извлекли из мягкой глины металлический обломок – статуэтка? Нет, рукоять кинжала – то ли кошка, то ли рысь растянулась в броске. Глаз у фигурки не оказалось – должно быть, выкрошились когда-то вставленные камни. Пустые глазницы кошки забила мокрая земля. Старик повертел в руках сломанное
Дайгал равнодушно взял находку. Вещица странная, но это явно не то, что они ищут. Он сполоснул фигурку в мутной лужице дождевой воды. На дне пустой глазницы пантеры все равно оставалось что-то. Точка? Пружинка? Дайгал вынул из ножен на поясе собственный кинжал и осторожно прижал ее концом лезвия. Раздался щелчок – открылось полое навершие рукояти. На ладони альвиса очутился сморщившийся клочок тонкой кожи.
– Алиенора!
Откинут полог палатки. Почтительно расступаются люди, чтобы пропустить свою баронессу.
– Вот она.
Обрывок слипся, и следует действовать осторожно. Вот так, еще немного…
Пергамент, найденный с таким трудом, лежит перед ними, полностью расправленный. Странный пергамент, такого не делают в Империи.
Ахнула Нора. Дайгал полуневнятно уронил старое непристойное проклятие на языке пещер.
– Ты получишь свою награду, старик. Ты опоздал, но ты ее получишь.
Надежды больше не было. Клочок кожи чист. Вернее, напротив – на нем грязные разводы полусмытой туши. Все, что оставила всепроникающая вода от письма Саргана.
Людвиг очнулся от окатившего его ледяного потока. Болели выбитые плечевые суставы. Палач сердито гремел в углу ведрами. Человек с грубоватым, открытым лицом, в латах императорского гвардейца, спорил с «замаскированным» инквизитором.
– Это противоречит данным мне указаниям…
– Какого диявола, любезный, – гвардеец брезгливо отодвинул сапог от бурого пятна на полу. – У меня приказ его величества – забрать преступника в крепость короны. До суда. Вот пергамент, вот печати. Спустите-ка этого типа вниз. Надеюсь, ваш пациент еще жив?
У инквизитора в маске задергался уголок тонкого, нервного рта.
– Но интересы дознания…
– Для вас, любезный, есть нечто превыше приказов императора?
– Разумеется, нет. Приказ императора превыше всего.
– Так поторапливайтесь.
Заскрипел блок дыбы, ноги Людвига коснулись скользкого пола, подкосились, и он упал. Офицер поморщился.
– Окатите его еще разок водой, он слишком грязный. И оденьте.
Палач, одевая, вертел бессильного фон Фирхофа так и сяк, причиняя ему нестерпимую боль.
– Погодите, капитан. Обвиняемый должен подписать протокол признаний.
– Как хотите. По-моему, он не в состоянии писать.
«А ведь подписывать-то и нечего, – подумал Людвиг. – Лист-то почти чистый». Впервые за долгие недели он почувствовал настоящую
Инквизитор все же попытался вложить перо в сведенные судорогой пальцы узника, вывихнутая рука фон Фирхофа дрожала, на пергаменте осталось несколько неразборчивых царапин и клякса, похожая на раздавленную муху.
– Не слишком радуйся, изменник, – шепнул, улучив момент, «замаскированный». – Теперь ты умрешь относительно легко, зато очень скоро.
Людвиг выслушал это вполне правдивое обещание и ничуть не расстроился. Он испытывал кратковременное, ничем не омраченное блаженство – избавление от физических страданий.
Путь до замка Лангерташ бывший фаворит церенского правителя проделал в карете с зашторенными окнами, пластом лежа на носилках. Новый тюремщик хмуро оглядел узника и махнул помощнику в сторону лестницы, что вела вверх, а не вниз. Так у Людвига появились роскошные апартаменты – собственная камера в башне, с видом на море. Почти как кабинет императора, подумал он с печальной иронией. Узника два раза посетил врач (вправляя вывихи и леча ожоги) и один раз – судейский чиновник. Суть обвинений осталась прежней: государственная измена, использование черной магии, убийство рыцарей и солдат Церена.
Людвиг упрямо не подписывал «повинного» свитка, чиновник не настаивал, сухо заметив, что это не обязательно – достаточно груды свидетельских показаний.
Слегка отошедшего от страданий фон Фирхофа немало позабавило, что никто – ни допросчик в маске, ни чиновник – так и не догадался, что пустить в ход Сферу не под силу одному человеку. «Я-то работал получше», – злорадно подумал бывший инквизитор. Где-то далеко на востоке Алиенора и Дайтал – они в безопасности, а Сфера Маальфаса тихо лежит на дне заброшенного колодца – пусть она останется там вечно.
Силы мало-помалу возвращались, с ними сначала спокойствие и умиротворение, потом – желание жить. Что может он, Людвиг, сделать для самого себя? Просить императора о помиловании? Если бы император хотел, мог пощадить его, то наверняка бы выслушал лично, прежде чем передать в руки палачей.
Остатки гордости все еще мешали фон Фирхофу – он подавил их мучительным усилием. Попросить встречи с Гагеном, рассказать ему все… или почти все. Можно и нужно открыть предательство Тассельгорна, но нельзя впутывать в это дело альвиса и баронессу, нельзя сознаваться, что Сфера Маальфаса уцелела. Жаль, что пропало послание Саргана.
Фон Фирхоф потребовал перо, бумагу и воск – их без промедлений принесли. Он написал то, что считал возможным, запечатал письмо, приложив перстень, возвращенный ему вместе с одеждой. Письмо унес тюремщик. Шли дни, недели – ответа не было. «Это все, – понял Людвиг. – Я выйду отсюда один раз, от силы два – на суд, если он будет, и на казнь».
Он так и ждал, день за днем, и все равно – за ним пришли внезапно. Тюремщик отпер дверь, гремя ключами в огромном замке. Старый знакомец – знаменитый капитан гвардейцев Кунц Лохнер, служивший еще императору Гизельгеру, – стоял за дверью. Во дворе замка не оказалось ни виселицы, ни плахи – только черный экипаж, запряженный четверкой лошадей.