Сфера
Шрифт:
— ты хочешь стать кем-то большим, чем ты есть,
РИСКНИ — и вырви эту СТРАНИЦУ!
Только имей в виду, дорогой Том Тим Тот, я ничего НЕ ГАРАНТИРУЮ. Это и в самом деле очень большой РИСК. Наш мозг, наше сознание и подсознание — неведомый Океан, а в Океане может случиться всякое. Подумай — но учти, что «Гипнономикон» можно найти в каждом файле, но ЭТУ СТРАНИЦУ ты больше не увидишь.
Твой Джимми-Джон».
Н-ничего себе!
Книга внезапно показалась свинцовой. Не удержал, на песок положил. Вот тебе и релаксация! Да за кого меня этот австралиец
Бабочка-а-а!
Нет, с бабочкой, с этим mo3.jpg, тоже лучше не связываться. Проснусь, задавлю к чертям свинячьим все файлы, надеру уши Владу за то, что не предупредил.
…Не море — разбушевавшийся океан. Свинцовое небо, гребень цунами у близкого горизонта, страшной волны, которую я так боялся в.детстве. Не уйти, не убежать…
Стоп, стоп, стоп! Чего я, собственно, паникую? Берег как берег, море как море, страница как страница. Друг Джимми-Джон кое-что предложил другу Том Тим Тоту. И все! А друг Том Тим Тот закроет книгу и пойдет в кафе, рыбку жареную потреблять. Я же не конкистадор!
Значит, я — трусливый филистер?
20. БАБОЧКА
(Rezitativ: 1’29)
[…………………………..]
Ненавижу больницы!
Всем лучшим в жизни я обязан… Уж не знаю, кому и чему, но всем худшим точно — больницам. Ждать возле операционной, открывать дверь палаты, вдыхая затхлый безнадежный воздух болезни… Ненавижу! Ненавижу больницы!
Особенно такие.
Ее тут и не было! Обычный квартал, сзади трамвайная линия, спуск, выше — знакомый район «сталинок». Трамвая не дождался, редко он в этих местах ходит, пошел пешком, нырнул в проходной двор, чтобы угол срезать. Сколько раз так ходил — и ничего. Точно помню — проход между маленькими домиками, типичный самострой начала прошлого века, двор с наружными лестницами, древними такими. За грязными стеклами окон — пожелтевшие газеты, какая-то вата с елочными игрушками. А потом ворота — деревянные, в зеленой краске. Там всегда открыта калитка, а за нею — улица, что к вокзалу ведет.
И вот, пожалуйста!
…Огромный двор, корпуса «покоем», распахнутые ворота, «Скорая», ткнувшаяся бампером в кирпичную стену. Все старое, древнее, чуть ли не мхом поросшее…
И дух — тот самый, который ни с чем не спутать. Дух болезни. Застарелый, давний, вечный.
[…………………………..]
Уходить поздно. Сзади… Не знаю, что именно, но там еще хуже. Придется идти насквозь, благо и ворота открыты, и двери.
…Только не через ворота! В такие приметы даже «здесь» верю…
Одно хорошо — редко мне больницы снятся. Одно время казалось, что в городе их вообще нет. Хотя ежели имеется кладбище, то как без такого? Лекарь, как известно, Смерти помощник.
Что это? Нет, тихо. Тут, кажется, вообще никого нет. И славно.
[…………………………..]
Скорее! Сзади холод, там плохо, совсем. Зря я пошел по спуску! Чем ниже, тем хуже, а здесь, на востоке, почти всегда вечер. Скоро ночь…
…И не только вечер, не только ночь. Когда-то казалось, что именно тут, за спуском, вход ТУДА. Дантов ад в Гипносфере…
Гипносфера? Откуда это? А, Том Тим Тот, курортник! Что же ты не на
Стоп! А бабочка есть? На месте, причем именно бабочка, а не светящаяся точка. Близко, совсем рядом. Не очень тебе верю, пластмасска, но в такой ситуации…
Какое все древнее! «Скорая» со спущенными камерами, ржавые борта, разбитые стекла. Что за модель, неужели старый «Москвич»?
И сыро! Господи, как сыро… Между кирпичами — мох (не зря казалось!), мертвый мох. И трещины. А это что? Такое я видел «там» — следы от осколков. На старых зданиях еще можно заметить рядом с надписями: «Проверено. Мин нет».
А тут — проверено?
Все, ждать нельзя! В дверь, она открыта, дальше коридор и выход на улицу…
Никого, ни души! Но чисто, подметено… А это что на стене, да еще под стеклом? «Медицина в средние века»? Наглядная агитация, просвещение хворых и убогих. Фотоспособом, снимки черно-белые… Встречал такое, причем именно в больнице. Сон, как известно, сочетание уже виденного…
«Везалий проводит анатомический опыт», «Кровопускание», «Ампутация руки»… Бр-р-р-р!
Налево? Направо? И там темно, и там. А я-то думал, за дверью — сквозной коридор! Направо слишком мрачно, налево все-таки посветлее…
Бабочка? Намекаешь? Куда ты меня унесешь, а? Лети пока рядом.
[…………………………..]
Так… Светло, пусто, чисто. И стены другие — у входа в старой краске, а здесь пластик… И даже плитка. И воздух другой, чище. Чище, но…
Откуда я пришел? Коридора нет, только двери! Скорее!..
Стой! Очнись, и такое бывало. Это не ты бежишь, тебя гонит, он тут, рядом. Вот погаснет свет…
Окна? Нет окон!
Закрыто… Закрыто… Закрыто…
Открыто! Светло? Светло!
[…………………………..]
Вот отчего так чисто!
…Лица на камне, на неровных полированных плитах — всюду, от пола до потолка. Овальные фотографии, черно-белые, цветные. Под ними надписи — фальшивым золотом. То, что и должно быть — фамилия с именем-отчеством, даты, все прочее. «Дорогому брату…»
Не смотреть! Не ловить ИХ взгляд! Не смотреть…
Дверь! Ну конечно, какая дверь?
[…………………………..]
Успокойся! Успокойся! Успокойся! Это сон, обычный сон, ты кулак под сердце сунул, ты такое видел. Мало ли колумбариев: в Москве, на Донском похожий, только с окнами. Ничего страшного нет, нет и быть не может, в крайнем случае проснешься, проснешься, встанешь, выпьешь кока-колы из холодильника, потом смеяться будешь, могилы не ползают, это все сон, сон, сон. Забыть бы его, проклятый сон, проклятый город! Забыть, ЗАБЫТЬ!..
Проснуться!
[…………………………..]
А если НЕ ПРОСНУСЬ?
[…………………………..]
Не могу двинуться. А вот это совсем плохо.
[…………………………..]
Темнеет. А лица по-прежнему светлые. Они не оживают, мертвые не могут ожить, даже «здесь». Крикнуть? Последний, безнадежный способ — прогнать криком. Тогда я обязательно проснусь, обязательно, крик будит, знаю точно, проверено.
Давит. Не могу.
[…………………………..]
Сейчас… Как в тот, последний раз — сначала нечто черное, длинное у самых ног, затем сядут вокруг, заговорят. Посочувствуют даже. Беседовать будут долго, о чем-то совещаться, тянуть время. Потом встанут, подойдут.