Шадринский гусь и другие повести и рассказы
Шрифт:
После раздумья помещик решает больше не гадать на кофейной гуще и перезаключает второй раз условие со своим батраком. В нем пункт о детях изменяют таким образом: «А будущие впредь с нею, Авдотьею, дети с ним, Давыдовым, пополам по выбору барина».
Курганский мещанин и туда и сюда. Никак не выходит, однако, дело. Закон на стороне помещика. Подписывай или уходи!
Куда уйти, когда срок скоро выходит, измотался весь, да старуху Авдотью жалко кинуть.
Так и дожили до сроку. Помещик отобрал себе лучшую половину ребят и говорит им:
— Теперь идите с богом куда хотите. Вы свободны. Егору и Авдотье стукнуло
Срок договора кончился в январе, в самую лютую сибирскую пору. Мороз, бураны. У супругов ни теплой одежды, ни средств. Куда пойдешь?
Они стали просить барина:
— Разрешите остаться и дожить век. Все равно уже умирать скоро.
— Что вы, что вы! — замахал руками помещик. — Идите с миром. Вы теперь вольные люди, и я никакого права не имею вас задерживать.
Так и выгнал он их на мороз и голод. Ни часу не держал. А здоровых ребят себе оставил.
1939
О борзой и крепостном мальчугане
В Рязанской губернии жительствовал помещик Суханов — красноносый пьяница и буян. На всех конских ярмарках знали этого забулдыгу. Но он был дворянин и имел крепостных. Крепостного можно было истязать, жестоко бить и надругаться над ним. Лютость рязанского дворянчика поразила даже пристава, и он сделал помещику отеческое внушение.
— Как? — вспылил дворянин. — Мне делают внушение, и кто? Пристав!
Он взял перо, бумагу и написал приставу грозное послание.
«Никто не имеет права, — писал он, — вмешиваться в мое имение, нарушать беззаконно мою власть, уверяя непокорных крестьян моих, будто они могут приносить жалобы на окончательные суды своего помещика к кому бы то ни было».
Пристав присмирел и не вмешивался больше в дела дворянина Суханова. А тому-то этого и надо было. Он все больше и больше распалялся в ярости и злодействовал. Не только взрослых, но и ребят стал истязать.
Выехал он раз с доезжими и стаей борзых на охоту и взял с собой двенадцатилетнего мальчугана. Мальчик должен был доглядеть зайцев и направлять борзых по следу. Приехали на опушку, разбрелись по кустам; загонщики крик, шум подняли, а зайца нет как нет. Часа три промучались, но не бежит на ловцов зверь. Беда, да и только! И вдруг мальчуган заметил зайчишку. Он так и этак, барская борзая без толку мечется, в зверя не видит. Крикнуть — зайца спугаешь. Тогда он взял камушек и бросил в собаку: «Тсс!.. тсс!.. вправо бери!»
Камушек угодил барской собаке в ногу и зашиб ее. Что тут делать? У мальчишки оборвалось сердце. Ну, жди теперь от барина расправы!
Верно. Покрутившись по опушкам да кустам часа четыре, помещик выбрался на поле и велел егерю трубить сбор. Все собрались. Тут помещик увидел, что у борзой подбита нога и она слегка прихрамывает.
— Ах, так! — закричал барин. — Кто это сделал? Всех пересеку плетью, если не скажете.
Окружающие видят: крепко залютовал хозяин, — охота не состоялась, проголодался, надо же на кого-нибудь вину свалить. Не скажешь, всем скулы начнет выворачивать. И они указали на мальчишку. Помещик подъехал к мальчугану и заорал:
— Немедля раздеть его!
— Барин, родненький, — повалился мальчик в ноги
— Раздеть, раздеть немедля! — не отступал лютый помещик. Мальчика раздели и нагому приказали ему бежать. Он покорно побежал, а вслед за ним пустили вдогонку собак.
— Ату! — взмахнул плетью помещик и погнал травить мальчонку.
Егеря от жалости глаза закрыли. Но только борзые добегут до мальчика, понюхают и не трогают.
Тем часом материнское сердце затосковало по ребенку. «Как бы чего на охоте не стряслось, лютый барин-то больно!» — подумала крестьянка, побежала в поле и там увидела горькую беду. Ухватила она свое детище в охапку. Барин велел оттащить сердобольную мать и опять пустить собак. Мать от ужаса в тот же день помешалась.
Собаки поцарапали мальчугана, но заесть не заели.
Подбегут, понюхают и отойдут прочь. Собакам стало за человека совестно.
Видя эту картину, помещик уперся в бока и захохотал:
— Ха-ха-ха-ха! Теперь я понимаю, почему борзые не трогают его. Барскому псу противна холопская кровь!
1939
О том, как одна княгиня держала в клетке парикмахера, и о свободе человеческой личности
Было это сто лет с небольшим тому назад, в царствование Александра I. Когда этот царь был еще великим князем и совсем молодым человеком, его воспитывал граф Салтыков. Впоследствии, когда, воспитанник вырос, задушил вместе с графом Паленом своего отца, императора Павла I, и сел на его место на троне, он не забыл своего наставника и произвел его в князья и фельдмаршалы. Фельдмаршал князь Салтыков женился на самой богатой и самой красивой помещице. Все восхищались и завидовали такому счастью. Может быть, при этом за спиной тыкали в него пальцем и говорили:
— Глядите, вот идет светлейший князь Салтыков. Это счастливейший из смертных! И чины, и ордена, и богатство, и красивая жена. Вот что значит воспитывать благородного царя!
Жена светлейшего князя Салтыкова действительно была прелестным созданием с ангельскими локонами. Когда она жеманно улыбалась, у нее очаровательно прыгала мушка. Великосветские кавалеры вздыхали по княгине и наперебой друг перед другом ухаживали за ней. «Скажите, какая красавица!»
Как полагается придворной даме, княгиня имела своего парикмахера. Каждое утро он завивал ей локоны, пудрил и прочее, — словом, наводил полную красоту. Так делали все прелестницы того времени. Но у всех у них парикмахер, хоть из крепостных был, приходил и уходил из будуара, а у княгини Салтыковой он жил тут же, в княгининой спальне. И жил при этом как соловей в клетке. Выпустят его на часок из клетки, навьет локонов где полагается и опять в клетку.
И так три года работал малый. В клетке скучно, а петь — не смей. Молодой, за крепостными девушками побегал бы, да назаперти. Притом, если не угождал он княгине или она по какому-либо поводу была зла, обязательно светлейшая била его по лицу, и больно даже.
За три года такой невеселой жизни парень сгорбился, побледнел, стал хил, как дряхлый старик. Страшно было глядеть на этого молодого парикмахера.
Однажды он упал перед княгиней и в слезу ударился:
— Ваша светлость, сжальтесь над бедным сиротой, сошлите в самую дальнюю деревню свинарем иль чем там. Отпустите, ваша светлость!