Шафрановые врата
Шрифт:
Одна женщина, наклонившись, заглянула в окно и что-то прошипела под своей накидкой, сузив темные глаза.
Отпрянув, я вжалась в кресло, чтобы оказаться подальше от открытого окна и поближе к Мустафе.
— Что она сказала? — спросила я у Азиза.
— Женщина думать, ты плохая — показывать лицо всем мужчинам, — сказал он, после чего я устремила взгляд вперед, не поворачиваясь ни вправо, ни влево, и вздохнула с облегчением, лишь когда мы причалили к другому берегу реки и взяли курс на Касабланку.
Эр-Риф исчез из поля зрения еще до того, как мы приехали в Сейл, а теперь далеко
— Атласские горы, — сказал мне Азиз. — Но не большой Атлас. Меньше. Большой позже, возле Марракеша. Высокий Атлас, — пояснил он.
Дорога продолжала петлять вдоль побережья Атлантического океана. Я наблюдала за тем, как солнечные блики танцуют на воде и чайки устремляются вниз. Здесь было еще больше оливковых и апельсиновых деревьев, воздух был свежим и чистым. Земля выглядела плодородной.
— Мы заедем в Касабланку? — спросила я, но Азиз отрицательно покачал головой.
— Нет Каса. Слишком большая, слишком много людей, тяжело вести машину, — сказал он. — Дорога за городом.
Мы проехали Касабланку со стороны моря, белую, огромную и знаменитую, со всеми ее шпилями, башнями и крепостными валами. Мы проехали величественный белый город, а потом свернули и стали удаляться от Атлантического океана, чтобы двигаться вглубь страны в нужном мне направлении — в Марракеш.
Через час после Касабланки мы остановились у стен небольшого грязного поселения.
— Мы поесть, — сказал Азиз, жестом предлагая мне выйти из машины.
Только теперь я увидела небольшое сооружение под маленьким перекошенным навесом. Двое мужчин стояли возле жаровни; подойдя ближе, я увидела яйца, кипящие в черном котелке в небольшом количестве жира. Тучи синих мух роились в небезопасной близости от печи. Неподалеку старый верблюд сидел на своих загрубевших коленях и с высокомерным величием поглядывал на нас, изредка ворча и плюясь. Запах, исходящий от него, был сильнее, чем от жареных яиц.
Я стала около Мустафы и Азиза, держа свою маленькую тарелку и накладывая в нее яйца с топленым жиром и куски жесткой пресной лепешки. Мустафа сходил к машине и принес пакеты с липким инжиром и сушеными оливками. Мужчина у печи сделал нам мятный чай; я выпила его из маленькой чашечки. Затем мы снова сели в машину. Казалось, Мустафе и Азизу еда доставила истинное удовольствие, они похлопывали себя по животам и не могли унять отрыжку. А я все еще ощущала привкус жирных яиц, даже после того как заела их оливками и инжиром.
— Часа через три, может быть, четыре мы приехать в Сеттат, — улыбнувшись, сказал Азиз, и я поняла, что ему не терпится увидеть свою семью.
Но через несколько километров от того поселения, где мы перекусили, галечная дорога неожиданно закончилась. Ее перегораживала куча выкорчеванных гнилых кактусов и ржавые бочки. По ту сторону преграды дорога шла вниз и была усыпана большими кусками щебня.
— А-а-ай! — выдохнул Азиз. — Нехорошо. Дорога разрушена, — сказал он, а затем заговорил с Мустафой на арабском языке.
Мустафа резко вывернул руль, сворачивая на затвердевшую колею, которая уходила в сторону от дороги. Колея шла по песчаной почве, кое-где покрытой жесткой растительностью. В отсутствие океанского бриза
— Piste[31] , мадам, — сказал он.
Я повернулась к нему.
— Pardonnez-moi?[32] — не поняла я.
— Писта, писта.Нет дороги. П иста.
Я покачала головой, оглядываясь на Азиза.
— Мы едем по писте,— сказал он. — Колее от караванов. Дороги не хорошие, ехать по пистечерез bled[33] .Может быть, дорога вернется, может быть, нет.
— Блид? — переспросила я.
— Блид,— повторил он. — Блид,мадам. Нет города. Местность. Большая.
Я кивнула, подумав, как мне повезло, что Азиз говорит по-французски достаточно хорошо, чтобы доходчиво объяснить мне, каковы особенности ландшафта, где мы находимся и что будем делать дальше.
Мы с грохотом ехали по неровной писте.Изредка у дороги появлялись маленькие круглые грязные лачуги с плетеными тростниковыми крышами. Там всегда был колодец и своего рода стойла, которые можно было определить по низким изгородям из кактусов или переплетенных колючек; там находились сотни жалобно блеющих коз. В тени обычно сидела группа закутанных с головы до ног людей; я предположила, что это мужчины, потому что рядом не было детей. Такое поселение, как сказал Азиз, называлось ноурвол.Когда через несколько миль мы проезжали десятки шатров, сделанных из темных козьих или верблюжьих шкур, которые были расположены высоко на скалистом склоне, Азиз сказал: «Дуар»[34] .После того как по пути попались еще несколько видов жилищ и Азиз снова назвал их, я поняла, что поселения, где грязные лачуги расположились возле колодца и старых деревьев, — это постоянные поселения, тогда как шатры из шкур и дети, охраняющие небольшие стада коз и верблюдов, были признаками кочевой жизни.
Когда мы только начали ехать по писте,местность была равнинная. Но вскоре все изменилось. Пистанеожиданно резко уходила вниз и затем почти сразу же устремлялась вверх. Мне казалось, что так продолжалось бесконечно долго. Я держалась за приборную панель автомобиля, мои волосы и воротник были влажными от пота, на них налипли песчинки. Мой желудок подпрыгивал, как и эта местность перед моими глазами. Это было почти так же, как, снова оказавшись в море, качаться на волнах. Неужели эта земля когда-то находилась под водой? Правда ли, что мы ехали по дну какого-то древнего океана?