Шаг до страсти

Энтони Эвелин

— Если он не может оставаться верным своим идеалам, если нужно присутствие жены, чтобы он не изменил, доверять ему больше нельзя, — вмешался второй человек. Его звали Росковский, он проработал с Томаровым тридцать лет и был среди тех немногих зачинателей, которые выжили при нынешнем политическом режиме. И подобно всем таким людям старался перещеголять всех в завинчивании гаек.

— С ним все решено, Елена, — сказал Томаров. — Нужно отделываться от него, пока и тебя не заподозрили. Так обстоит дело, правду тебе говорю. Подавай на развод, пока его не отозвали.

— Еще чая? — И тот и другой отрицательно покачали головой. Томаров уговаривал ее из дружественной расположенности к семье, беспокоясь за ее будущее, а также потому, что ее отказ от мужа усилит создаваемое против него дело. Елена Свердлова была одним из самых известных в Москве педиатров. Ее знали как дочь человека, считавшегося при Сталине крупной фигурой. Какое-то время это обстоятельство

работало против нее. Теперь же, с отказом от либерального курса и устранением с постов умеренных типа Подгорного, члены партии, подобные Елене Максимовне Свердловой, вновь обрели прежний престиж. Томаров всегда восхищался ею. Она была дочерью своего отца. Женщина, специализировавшаяся на лечении детей, но решившая не иметь своего ребенка, чтобы он не мешал ее работе. Женщины ее калибра всегда были вдохновительницами революции.

— Товарищи, — обратилась она, — дайте мне немного времени, чтобы обдумать то, что вы мне сказали. Если вы оставите меня сейчас, я к утру приму решение. Спасибо, что пришли.

Она попрощалась за руку с Росковским, поцеловала Томарова в щеку. Когда они ушли, она убрала самовар и чашки, взбила подушки с кресел и высыпала окурки из пепельницы. Она знала, как опасен табак для здоровья, и никогда не курила. Несмотря на все ее попытки убедить Свердлова бросить курить, он не пожелал расстаться с этой вредной привычкой. В последний раз, когда они виделись, он закурил сигарету в постели после того, как они занимались любовью. Она вспомнила об этом с раздражением. Он десять лет был ее мужем, но и в интимных отношениях ни за что не хотел вести себя таким образом, как хотелось ей. Вспоминая прошлое и удивляясь отчетливости этих воспоминаний, она видела, что Томаров, может быть, и прав. Молодым человеком Свердлов казался таким же преданным делу советского строя, как и она сама, и только после нескольких лет совместной жизни она стала подмечать в нем скрытый цинизм. Это огорчало ее, она спорила, упрекала, конечно, очень мягко; увещевала, как и должно быть между разумными людьми, когда возникают разногласия. А он в ответ только смеялся и тут же начинал стягивать с нее платье.

Его ум был устроен так, что всегда стремился проникнуть в суть всего; Федор утверждал, что это качество дает ему гигантское преимущество в работе. Елену тревожило то, как далеко он заходил, сомневаясь в вещах, которые следовало принимать на веру автоматически. Он сделал блестящую карьеру, был честолюбив и не слишком разборчив в средствах, но в его поступках не было и намека на чистую и абсолютно бескорыстную преданность, которой было подчинено все существование его жены. Она работала в такой области медицины, где женщина-врач подвергалась большим эмоциональным перегрузкам. Она работала с детьми. Больными, неизлечимыми, отсталыми детьми, отдавая им все свое умение и не позволяя ни личным чувствам, ни материнскому инстинкту влиять на свои действия. Она спасала жизни, и бывали случаи, сознательно подписывала смертный приговор. Иррациональность в поведении была ей незнакома, все разумные требования она принимала безоговорочно. Его желание иметь детей и взять ее с собой в Америку казалось ей неразумным, и она отказала. А теперь, по словам ее старого друга Томарова, он поддался западному влиянию. Человек, которого направляли в Венгрию для участия в подавлении восстания, теперь стал сторонником компромисса с Западом — он ссылался на Китай, чтобы обосновать идею сосуществования с капиталистическим миром. Томаров пояснил, что уже два года генерал Голицын наблюдал, как Федор работает в этом направлении, открыто подрывая моральное состояние в своем подразделении посольства и распространяя столь же пагубное влияние на русские политические круги. Только благодаря тому, что опаснейшие либеральные настроения в центре теперь пресечены, а их сторонники убраны со сцены, старый генерал взял на себя смелость сообщить об этом и разоблачить своего начальника.

Свердлов регулярно писал ей, она отвечала письмами, полными новостей о своей работе, расспросов о друзьях в посольстве и описаний событий в Москве. Она никогда не задавала вопросов об Америке, ей не хотелось слышать ничего хорошего об этой стране, а она знала, что, верный своей безответственности, он обязательно напишет что-нибудь в таком духе, только чтобы позлить ее. Его работа в Вашингтоне была вне обсуждений. Сначала Елена скучала по нему, ведь они любили друг друга. Во многих отношениях он был сильным человеком, и она восхищалась им. К тому же он был искусным любовником, и только много позже Елена поняла, какой внутренний протест вызывало в ней его умение подчинить ее себе, та власть, которую он приобретал благодаря сексу. Она чувствовала себя униженной. Брак — это социальное и сексуальное объединение двух людей, которое спокойно распадается, как только один или оба партнера перестают удовлетворяться им. Ее обижало и в то же время удивляло то, что он присвоил себе верховенство в этой сфере их отношений. В этом она видела угрозу своей

независимости, она чувствовала это инстинктивно и противилась его власти. Никто на свете не заставит ее бросить работу в клинике или как-то ограничить ее заботой о детях, которых ей не хотелось иметь. Какое право имеет он требовать от свободного и равного партнера подчиниться неудобным для нее последствиям того, что с ней делают в постели! Она отпустила его в Вашингтон и через несколько месяцев, привыкнув к новому положению, обнаружила, что без него чувствует себя гораздо лучше. Но при всех этих обстоятельствах предложение Томарова о разводе шокировало ее. С ее мужем все решено. Она не сомневалась в серьезности такого предупреждения. Он попал в немилость, его серьезно подозревают. Его отзовут, а что будет потом — Елена знала слишком хорошо. Свердлова допросят и отдадут под суд.

Спокойно и рассудочно, не допуская, чтобы сантименты вмешивались в ход мыслей, она оценивала ситуацию. Он пошел против партии и народа. В противном случае он не вызвал бы подозрений. Елена не допускала, что могла быть ошибка. Государство всегда право. Если Федору больше не доверяют, значит, ему нельзя доверять. И она не обязана оказывать ему поддержку. Такой поступок означал бы, что она одобряет измену. Тогда и она попадет под подозрение, у нее могут отнять работу, она превратится в изгоя общества, если ее вообще не арестуют и не станут допрашивать вместе с мужем. Это не был страх; защищая свои идеалы, она пошла бы в тюрьму и на смерть. Свердлов перешел на сторону врага. Поэтому можно вполне открыто отмежеваться от него. На столе в гостиной стояла фотография. Та же самая, что и в доме Томарова. На ней они были сняты в день свадьбы. Елена взяла ее, вынула из рамки и разорвала. На следующее утро Григорий Томаров явился в кабинет генерал-майора Ивановского в штаб-квартире КГБ на площади Дзержинского. Дело Федора Свердлова шло своим ходом, и можно было предпринять следующий шаг. С семьей затруднений не будет: его жена подала заявление о немедленном разводе.

* * *

— Я знаю Ричарда Патерсона, — сказал Свердлов. Он закурил сигарету и вложил ей в губы. — Почему ты остановилась на нем? Мне это трудно понять!

— Я влюбилась в него. — Джуди откинулась на спинку кресла и затянулась. Она чувствовала себя усталой, но удивительно спокойной. Но она обманывала себя. Русский правильно уловил, что ей очень хочется швырнуть сигарету подальше и залиться слезами. Если она заплачет, это будет хорошим признаком. Слезы лечат — это говорят часто в утешение, и так же часто это далеко от истины. Но для нее слезы были бы благом. Он протянул руку и взял ее ладонь в свою.

— Расскажи мне, что произошло. Чем же он тебя так обидел, если ты даже обратила внимание на меня?

— Я встретила его месяцев восемь или девять назад. После смерти Пэта он был единственным мужчиной, с которым у меня было что-то серьезное. — Она очень коротко рассказала Свердлову, что была замужем, потеряла мужа, который погиб в автомобильной катастрофе. Это, по всей видимости, не интересовало его, и она не стала продолжать. — Мне хотелось отдаться работе и пережить его смерть. Я держала всех на расстоянии и чувствовала себя прекрасно. Потом кто-то из друзей пригласил меня с Нэнси Нильсон — это дочь моего босса — приехать на уик-энд в Вашингтон, и я встретила Ричарда Патерсона. Он позвонил мне в Нью-Йорке и пригласил на ленч.

— И сколько же ушло у него времени на то, чтобы уговорить тебя переспать с ним? — спросил Свердлов. — Он посылал цветы, говорил, что любит?

— Да. — Ответ Джуди прозвучал неуверенно. — Именно так. Ленчи, ужины, телефонные звонки. Наконец он сказал, что ведет с женой переговоры о разводе, и я позволила ему прийти ко мне на квартиру. Я ему верила, Федор. Жены не было здесь, все знали, что она отказалась поехать с ним.

— Тогда вы стали любовниками. Ну, и хорошим он был любовником, тебе нравилось?

— Об этом я не хочу говорить. — Она отняла руку. — Ты рассуждаешь об этом просто отвратительно. Будто я приобрела новую машину. Это было вовсе не так. Говорю тебе, я влюбилась в него.

— Понимаю, — произнес Свердлов. — Прости. Тогда вы расстались?

— Просто случайность, — сказала она. — Самая обыкновенная случайность. Я была в ресторане с приятелем, который знаком с ним, просто знаком, даже не очень близко. Этот мой знакомый и его жена ничего не знали о наших отношениях, и вот приятель говорит, что в Вашингтоне встретил его жену, которая приехала к нему несколько месяцев тому назад. А он мне ни слова не сказал. Но все закончилось, когда я узнала, что она беременна. — Свердлов молчал. Когда она заплакала, он не пошевелился, продолжая курить в темноте. Внизу море набегало на берег и, откатываясь назад, прихватывало с собой камни и песок. Ночь была ясная, чудная. — Я так гадко чувствовала себя, — сказала Джуди. — Он врал мне и врал, а я думала, что он настроен серьезно, что после его развода мы... хотя, в общем-то он никогда не говорил об этом прямо, но оставлял надежду! Ты можешь это понять?