Шаг в небо
Шрифт:
– Что повторилось? – Я немного потерял нить Надиного рассказа.
– Не надо, я не хочу рассказывать. Уже потом, когда я взрослая стала, прочла, что написано в моей, как её называли, истории болезни. «Неограниченные возможности массового внушения». Это не правда! Я ничего никому не внушала. Я просто открывала людям глаза.
– Что ты имеешь в виду? На что открывала глаза? – Вообще-то, я уже почти догадался, но хотел услышать это от Нади.
– Мир не такой, каким мы его видим, мы его воспринимаем разумом, своим воспитанием. А он, наверное, не такой.
– Ты хочешь сказать, что белое – это не белое и вот эта кастрюля – не круглая? –
– Ты называешь белое белым, но ты не можешь посмотреть на него моими глазами. Кастрюля круглая для всех, потому что мы научены называть это «круглая». Но какой он на самом деле, он этот мир? Что ты видишь НА САМОМ ДЕЛЕ?
– Я вижу то же, что и ты. – Странный какой-то спор. Я понимал, о чем говорит Надя, но мне от этого становилось не по себе.
– Так вот, все мои неприятности были от того, что я могла заставить человека увидеть мир таким, каким я его вижу. Или таким, какой он на самом деле, не знаю. И ещё, дракон стал наваждением. Спустя много лет тот подонок, который… Ну, не важно. Он потом, когда смог говорить, сказал, что руки ему откусил дракон…
– Я надеюсь, меня не съест дракон? – я засмеялся.
– Нет. – Надя посмотрела на меня очень грустно. И, сжав мою ладонь, добавила. – Я боюсь, чтобы дракон не убил меня.
– Может, ты сама – дракон? – Я пытался перевести все в шутку. – И надо тебя укротить?
– Дракона нельзя укротить. – Надя была совершенно серьезна. – Дракон может быть или врагом или другом.
– Ладно, давай опять кашу поставим!
– Давай, а то во второй раз подгорает, а запасы кончаются. – Надя, словно вырвалась из оцепенения.
Я снял с плиты сковородку, стреляющую раскаленной гречкой, и стал осторожно, чайной ложкой вылавливать оттуда подгоревшие зерна. Трудная работа, Надя, уже хорошо изучившая, где-то лежит на кухне, с грохотом извлекла из шкафчика кастрюльку. Я, как смог, перебрал гречку и высыпал её в кастрюлю.
– Так, осторожно, я сейчас туда кипятка налью, – я предупредил Надю, – брызги полетят.
Чайник же давно возмущался струей пара. Я взял его осторожно, через тряпку, за горячую ручку, стал наклонять над кастрюлей. Надя внимательно следила за моими манипуляциями. Воды оставалось в чайнике меньше половины и пришлось наклонять больше и больше. В какой-то момент крышка чайника со звоном соскочила, и пар от крутого кипятка схватил меня за руку. От боли я выронил чайник.
Чайник должен был, падая, окатить меня кипятком, но ничего этого не произошло. Он повис в воздухе, там, где я его отпустил, и вода аккуратно перелилась в кастрюлю. И только потом, словно выполнив свою функцию, пустой чайник загрохотал по плите и по полу.
– Андрей, ты не обжёгся? – из ступора меня вывел Надин вопрос. – Я так испугалась.
– Как ты это сделала?!
– Я боялась, что ты обожжешься, – просто ответила Надя.
– Вот, а ты спрашивала, зачем двигать предметы взглядом. – Это все, что я мог ей сказать.
– Если бы я могла это делать, когда хочу!
– Важно сделать это тогда, когда надо.
– Андрей, а скажи мне, может я все-таки не все до конца поняла. – Надя опять переключила тему разговора, – в вашей игре, Пыльцын этот, он что, главный был?
– Ну… да вроде, – протянул я, уже поняв к чему клонит Надя.
– Так почему же ваш мир, мир в котором вы искали чистоту и благородство управлялся подонком?
– Ну, почему подон… – стал сопротивляться я и осекся. Она ведь права.
– Надя – не задавай мне вопросов, на которые я не могу ответить, – после секундной паузы продолжил я. – Это был другой мир. И я был другой. Я надеюсь, что настоящий мир, ну…
– В настоящем мире, нашем, не будет подонков, – помогла мне Надя.
А каша получилась вкусная. Жалко, что последняя. Запасы подходили к концу.
Глава двадцать четвертая
Итак, сегодня у меня новая работа. Как сказала луноликая в трудовых резервах – нужно к девяти утра прийти в библиотеку, там все разъяснят. Библиотека была в другом районе, и я решил, что надо как-то решать вопрос с транспортом. Для этого пришлось вытащить из подвала старый велосипед. Странно, что город ещё не заполнен велосипедистами, ведь так удобно. Подкачав колеса и повозившись со съехавшим сидением, я в полчаса добрался до библиотеки. Там, у входа в монументальное здание, нелепо торчащее над площадью, стояла кучка понедельщиков. В отличие от крысобоев это были в основном люди интеллигентного вида, без признаков алкогольной предыстории. Конечно, работа в библиотеке требовала подготовки. Оказалось, что начальника нам не назначили. На двери библиотеки была приклеена бумажка с инструкцией. Нам предстояло извлечь из библиотеки все книги старше ста лет и погрузить в транспорт, который будет подан вечером. Рядом блестел приклеенный скотчем ключ. Лаконично.
– Эй, великий командор, – окликнули вдруг меня, когда я уже входил в здание. – Ты че, своих не узнаешь?
Сотников! Санька! Донгур! Вот это встреча! Легок на помине! Судя по всему, он остался все таким же весельчаком. Никогда бы не подумал что, от радости я буду обнимать его! Что, впрочем, вызвало настороженные, неодобрительные взгляды у окружающих. Ну и черт с ними! Это же мой старый друг!
Среди собравшихся нашелся один, который работал раньше в этой библиотеке аналитиком. Так он представился и сказал, что нужно открыть хранилище и, что, мол, работа проще простой. Там книжная рухлядь (этот аналитик называл ее гордо – манускрипты) хранилась на уровнях выше десятого.
Самое сложное было – это найти ключи. Бывший библиотекарь взял с собой двоих человек и через час хождений по громадному зданию вернулся со связкой. Все ключи хранились в комнате охраны. Охраны давно никакой не было, и дверь в их помещение была заперта. Как сказал аналитик, он знал, где хранится самый главный ключ – лом в дворницкой.
– Этим инструментом лед кололи зимой, когда ступеньки и площадка перед входом становились уж совсем скользкими, – с некоторой назидательностью пояснил бывший библиотекарь.
А у меня вдруг появилось странное чувство. Совсем недавно я уже искал ключи, чтобы открыть двери. Тогда, когда полицаев сожгли. И мне стало неприятно. Так, наверное, себя чувствует олимпийский чемпион, если его вдруг заставить лечебной физкультурой. Вроде и дело полезное, только самому себе стыдно признаться, что ты занимаешься ерундой. Как будто ты стал инвалидом.
Потом всей толпой мы пошли в хранилище. Решили сначала сносить книги с нижнего уровня. Не знаю, почему так, видимо, чтобы меньше ходить. Запихивали за пазуху, сгребали кучкой несколько книг на руки как дрова, и, поддерживая выпяченным животом, сносили в холл. Там складывали штабелем. Тоже на манер дров. Поднимаясь второй раз в хранилище я у самой его двери подобрал ту самую связку ключей, которую добывал аналитик. Вот человек, потерял, как какой-то пятак.