Шаги по стеклу
Шрифт:
— Нет, честно говоря, не совсем точно, но должен же я тебя приободрить. Господи, да откуда мне знать?
— Так... — Грэм прикончил свою маленькую кружку и со вздохом встал.
Слейтер, погрустнев, спросил:
— Ты, часом, не в обиде?
— Мне нужно отлучиться... поглядеть, что к чему. Думаю, я не задержусь.
— Знаете, Оутс, — Слейтер слегка похлопал рукой по столу возле своей кружки, — вам следует отрепетировать свою реплику до прибытия ледокола. — Последние слова были едва различимы, потому что ослабевший от смеха Слейтер поставил локоть на стол и подпер голову; его хохот отдавался от пола раскатистым эхом. Посетители, особенно те, кто постарше,
Грэм нахмурился, не понимая, при чем тут ледокол, но все же вышел на улицу и торопливо, крадучись проверил близлежащую часть Хаф-Мун-Кресент и маленький боковой проезд, откуда были бы слышны крики или ругань из квартиры Сэры. Однако там было тихо. Тогда он вернулся в паб, где Слейтер уже заказал для него пинту пива. Не успел Грэм сесть на прежнее место, как Слейтер беззвучно затрясся и покраснел, у него на глазах выступили слезы, и, наконец, он не выдержал:
— Норвежцы, я вижу, нас опередили — вот черти! Повалившись боком на скамью, он корчился от сдавленного хохота. Грэм не знал, куда деваться от стыда, он ненавидел и Стока, и Слейтера, его тошнило, когда он представлял, чем сейчас занимается Сэра; он тихо надеялся, что вот-вот появится хозяин паба и вышвырнет Слейтера за дверь.
К счастью, несмотря на свои угрозы, Слейтер не проболтался Сэре, что они с Грэмом неделю назад дежурили возле ее дома. Теперь, когда они сидели в парке, слегка опьяневшие от шампанского, Слейтер трепался о чем угодно, только не об этом.
— У меня грандиозная идея, — объявил он, поднимая над травой пластиковый стакан. Шампанского к тому времени почти не осталось.
— Какая? — спросила Сэра.
Она сидела, прислонившись к дереву, голова Грэма покоилась у нее на плече. Он притворялся, что спит, чтобы подольше оставаться в той же позе и ощущать ее мягкую, неуловимо-благоуханную кожу.
— Интернаркота, — объявил Слейтер, салютуя пластиковым стаканом ясному небу. — У тебя на пороге появляется хиппарь, стреляет сигаретку и сует тебе в руку комок серебряной фольги...
— Записываюсь, — мягко посмеялась Сэра, — в первых рядах.
Грэм тоже хотел посмеяться, но передумал: лучше пусть все останется как есть, пусть ее прелестное тело дрожит под его головой, под его прикосновением...
Это ощущение не покидало его до сих пор; прошла уже не одна неделя, а у него по телу все еще пробегал озноб при одном воспоминании о том эпизоде. Примерно то же чувство он испытал давным-давно, в Сомерсете, когда впервые провел ночь с девушкой. На другой день он посидел с компанией в пабе, потом сходил на футбол поболеть за местную команду, вечером поужинал с родителями и отправился к другу смотреть по телевизору какой-то фильм, а перед глазами одна за другой всплывали все те же сцены; память плоти напоминала о гладкой девичьей коже, голова шла кругом, а по спине пробегали мурашки. Теперь ему было неловко за собственную наивность: он тогда вообразил, будто это и есть любовь. Хорошо, что у него хватило ума ни с кем это не обсуждать.
Между тем впереди уже появился «Белый канал», и Грэм вспомнил, как паршиво ему было в тот злополучный день. После этого случая он наведался к дому Сэры еще раз, хотя знал, что его не ждут. Они со Слейтером пообедали в баре на Ред-Лайон-стрит, и он сказал, что идет домой, а сам пришел сюда, занял наблюдательную позицию и вскоре заметил Стока, подкатившего все на том же мотоцикле. На этот раз он увидел и Сэру: она помаячила в окне, из которого обычно махала Грэму, когда он нажимал на кнопку домофона. Сток вошел в подъезд, и Сэра больше не появлялась.
Грэму
Как бы то ни было, выходной, проведенный в парке, удался на славу. Грэм, сколько мог, не убирал голову с плеча Сэры — у него даже затекла шея и заныла спина. Сэра, похоже, ничуть не возражала, а один раз даже рассеянно провела рукой по его волосам. Потом вернулся Эд: он полчаса катался на лодке по Серпентину.
— Что ж вы прозевали, когда моя очередь подошла? — упрекнул он, протягивая каждому по банке пива, и снова погрузился в чтение.
— Вот видишь? — громогласно вопросил Слейтер под воздействием выпитого шампанского. — Этот презренный тип в глубине души социалист, но сам того не понимает!
— Отдохни, Дик, — беззлобно сказал ему Эд. Слейтер вылил последние капли шампанского себе на голову.
— Я для него «Дик», — сдавленно прохрипел он и перевернулся лицом вниз. — Я, санитар общества, сверхсущество, цвет левого крыла, человек в маске Фаберже; да я вырежу знак Зеро у тебя на конце, ты...
— Тише ты, — оборвала его Сэра ффитч, и эти слова эхом отозвались у нее в грудной клетке, отчего Грэм пришел в восторг.
Слейтер умолк и через пару минут умиротворенно захрапел.
На Пентон-стрит навстречу Грэму попалась прелестная блондинка в короткой пышной юбочке и розовом топе, под которым вырисовывались соски. Он проводил ее взглядом, но так, чтобы со стороны было незаметно.
Вот так всегда. Он вовсе не считал себя бабником, но постоянно ловил себя на том, что не пропускает ни одной хорошенькой женщины. Нет, он ничего не говорил им вслед, не старался дотронуться — ему бы такое и в голову не пришло; он презирал всяких пошляков, рядом с которыми становится стыдно за всех мужчин; Слейтер про таких говорил: «носят мозги в мошонке» (или он говорил «в мошонках»?); но когда мимо проходила... ну, если женщину это не смущает... это даже хорошо.
Особенно сейчас или, если повезет, точнее будет сказать — до сегодняшнего дня. В последнее время его сексуальная озабоченность принимала совсем уж нелепые формы. Мысленно он все чаще зацикливался — надо же до такого дойти! — на онанизме.
По ночам, перед сном, ему было трудно, почти неприятно воображать рядом с собой Сэру. Но в то же время думать о других женщинах, о прежних романах тоже не получалось. Просто глупость, безумие, словно возврат к переходному возрасту или еще того хуже; это даже не вписывалось в те правила, которые он давным-давно установил для себя в вопросах интимной верности, но он ничего не мог-с собой поделать. Ему претила порнография, даже мягкая, но он уже был готов к тому, чтобы купить какой-нибудь сомнительный журнальчик и удовлетвориться ненастоящей красотой сексапильных фото женщин — по крайней мере, их сочные губы могли освободить его влечение от привязанности к реальному миру.
— Сексуальные фантазии большинства людей, идеальные объекты желаний вылеплены из глины, — сказал ему как-то Слейтер.
Незадолго до этого он узнал, что глянцевая бумага, на которой печатаются такие журналы, обязана своим весом каолину — это та же самая глина, которая используется в смеси с морфием, чтобы закупоривать кишки при поносе. Грэм вспомнил, что Слейтер рассуждал про гей-порножурналы, но. суть дела от этого не менялась.
Да и какое это сейчас имело значение? Сколько еще все это могло длиться — беспокойство, нетерпение, пустые желания? Грэм оказался напротив паба; оставалось пройти еще совсем немного, свернуть на Мэйгуд-стрит, а там уже рукой подать до Хаф-Мун-Кресент.