Шаги по стеклу
Шрифт:
Не поднимаясь с колен, он выпрямил спину и почти сразу, к собственному изумлению, горько разрыдался.
Между тем оказалось, что копи за окнами не видно. Квисс отрешенно побродил по замку и, наконец, оказался там, откуда начал свой путь, — в пустом игровом зале.
Почти машинально он направился к балкону, но остановился, чтобы подумать, и испытал почти наивное удивление от того, что с такой легкостью, даже с желанием, приготовился к встрече с собственной смертью.
Но мысли ничего ему не подсказали.
Поэтому он поднялся на холодный каменный парапет.
Теперь он знал, что
Квисс закрыл глаза и нагнулся вперед.
Чьи-то руки обхватили его за пояс и рванули назад. Он открыл глаза и в падении увидел, как небо покривилось, а стена замка нависла сверху. Аджайи вскрикнула, когда они вместе рухнули на сланцевый пол балкона. Квисс перекатился через порог в тепло игрового зала и ударился головой о стеклянный пол.
Не веря в происходящее, он приподнялся на локте и увидел, что Аджайи все еще лежит на балконе, тяжело дыша, и смотрит на него широко раскрытыми глазами. Она попыталась встать.
— Квисс...
С трудом поднявшись на ноги, он замахнулся и что было сил ударил ее по лицу, да так, что она снова повалилась на пол.
— Не лезь не в свое дело! — заорал он. — Отстанешь ты от меня или нет?
Он наклонился, чтобы помочь ей встать. Аджайи побледнела, из разбитой губы сочилась кровь. Она вскрикнула и заслонила лицо руками; он отшвырнул ее через порог, она заковыляла, споткнулась о лежавшие на полу книги и упала ничком. Квисс ворвался в зал следом за ней.
— Оставь наконец меня в покое, кому сказано? — сквозь рыдания выкрикнул он. Его глаза были полны слез, руки дрожали. Он снова нагнулся, чтобы ее поднять; она зажмурилась так, что лицо исказилось гримасой, и выставила вперед руки; он отвесил ей пощечину, и она с криком осела на стеклянный пол, стоило ему ее отпустить. Он занес ногу, чтобы пнуть ее. в бок. Она сжалась и с плачем закрыла голову руками.
Его взгляд упал на стоящий поблизости игровой стол с колодой карт. Передумав пинать старуху, он тяжелой поступью направился туда, подхватил стол за две ножки, вернулся на прежнее место (Аджайи в ужасе съежилась, все так же закрывая голову; сверху хлопьями посыпались игральные карты) и швырнул его о стеклянный пол совсем рядом с головой Аджайи; стол не выдержал такого удара, а на прозрачной поверхности стекла образовалась рваная паутина трещин, не менее метра в ширину.
Стол разлетелся в щепки; драгоценный красный кристалл, украшавший собою середину столешницы, брызнул тысячами осколков; причудливый орнамент из блестящих нитей напоследок сверкнул и померк, словно испарился, а устойчивые ножки лопнули сверху вниз, обнажив плотно спрессованные печатные страницы. Квисс отбросил ногой обломки и отвернулся, пряча лицо и сотрясаясь от рыданий.
Пошатываясь, он побрел в другой конец зала, подальше от балкона.
Аджайи приподнялась из груды обломков как раз в тот миг, когда Квисс натолкнулся на стену подле винтовой лестницы. Он сделал несколько неуверенных шагов вниз по ступеням и скрылся из виду. С тяжелым вздохом она приложила к разбитой губе край меховой накидки.
С трудом сев на стеклянном полу, она отодвинулась от того места, где натекла лужица соленой воды, сочившейся из трещин. Дрожь не унималась.
Она оглядела обломки стола.
Сомнений не оставалось: они сыграли свою последнюю игру. Раз нет стола, нет и правил. Значит, остался только один, их собственный, неиспользованный ответ.
Стараясь рассуждать спокойно, она спрашивала себя, что же подтолкнуло Квисса к попытке самоубийства. Неизвестно. В последнее время он ходил мрачнее тучи, но не желал объясняться — а может, просто объяснять было нечего. Она надеялась, что это пройдет — на него и раньше накатывало отчаяние, как, впрочем, и на нее, но за последние сто дней он изменился до неузнаваемости и все продолжал катиться вниз по наклонной, уходил от любых разговоров и отвергал слова утешения. Наверно, сейчас нельзя было оставлять его в одиночестве, но что она могла поделать? Если он действительно решил покончить с собой, она здесь бессильна. Это его жизнь, его право. А может, в ней просто заговорил эгоизм.
Она встала, но едва удержалась на ногах. Перед глазами плыл туман, тело сковывала боль. Хоть не было переломов — и на том спасибо.
Тут она заметила, что ножки игорного стола были составлены из книг. У двух оторвались обложки, и первые страницы приклеились к фанерной облицовке, под которой скрывались эти тома, пока держали столешницу. На каждую из трех ножек пошла либо одна книга, либо пара. Все на английском.
— «Титус Гроан», — прочла она вслух. — «Замок», «Лабиринты», «Процесс»...
У следующей книги титульный лист отсутствовал. Пробежав глазами первую страницу, Аджайи нахмурилась.
Затем она перешла к другим книгам, поднятым с пола. Интересно. Кое-какие из них она пыталась разыскать в замке — узнала о них из книжных обозрений, которыми руководствовалась при выборе книг для чтения. Однако в положенных местах их не было. Наверно, не случайно именно они попали внутрь игрального стола. Аджайи снова перевела взгляд на книгу без титульного листа.
У нее возникло желание начать с этой безымянной книги. Подумалось, что она успокоит, поможет отвлечься.
Да, решила она, направляясь к своему табурету, начать нужно именно с этой, а уж потом браться за остальные. Хотелось только надеяться, что Квисс со временем придет в себя. Ведь им еще предстояло найти ответ на последний вопрос.
Она уселась поудобнее.
Начала читать.
А что еще оставалось делать?
Книга начиналась так:
Он шел белыми коридорами...
Часть шестая
ИСТИНА И СЛЕДСТВИЯ
Деревья росли только в том месте, где из туннеля, прорытого под холмом, выходил канал. Грэм открыл калитку и спустился по заросшему склону к безлюдному берегу. Внутренний голос нашептывал, что он всю дорогу двигался точно по линии русла, от дома на Хаф-Мун-Кресент, построенного над туннелем, к этому самому месту — к началу.
Вдруг его пронзила острая физическая боль: ему вспомнилось, как он стоял под окном и они болтали про подземный ход в этот самый туннель... Он потряс головой, отгоняя непрошеные мысли.