Шаги в глубину
Шрифт:
— Образец в эфире, — сказал бесполый визгливый голос и сорвался в басовитое гудение. — Теперь можно и стимуляторы. Стэн, где мой отчет о повреждениях?
— Простите, доктор, я не Стэн. Стэна забрали в медчасть еще на «Джаганнатхе»…
— Не важно. Отчет.
Надо мной сияли лампы: мощные такие, несомненно, лабораторные. Кто-то переругивался, голоса возвращались в мало-мальски приличный диапазон и прекращали плыть. Как вы там сказали? «Образец в эфире?» По венам разливалось тепло — те самые стимуляторы, наверное. И приходили в себя мои несчастные диагностические
— О, уже почти в норме, — сказал женский голос, и лампы закрыло чье-то лицо. — Кто я?
— Понятия не…
Запах сигарет. Видео. «Алекса, спаси меня, умоляю!»
— Вы — доктор Окамото, — сказала я. — Лаборатория «Мнемозис».
— Не только «Мнемозис», но в целом — великолепно. Ты очень стойкий образец, родная моя.
Сука. Женщина протянула руку куда-то над моей головой, и спине стало неудобно: лежак начал складываться, усаживая меня.
Окамото подтащила стул, села и тут же задымила. Стен комнаты не было видно из-за прорвы оборудования, а сама я находилась среди целой мешанины проводов и сканеров на подвижных лапах. В затылке что-то больно чесалось, и каждая попытка пошевелить головой отдавалась неприятными подозрениями насчет того, что мне что-то воткнули в мозг.
— Александра Кальтенборн-Люэ, — выдохнула блондинка, пока я осматривалась.
Отвратный ход. Называется «дилетант ведет допрос»: якобы подозреваемый сразу же сломается от звуков своего имени. Ну что за фарс.
— Спасибо, я в курсе.
— Вот это меня и удивляет, родная моя, — сказала доктор и дернула рукой с сигаретой, словно поднимала тост. Мое здоровье, например.
Я молчала, изучая женщину: явно модифицированное тело, ведь у нее взгляд древней старухи, но в нем нет пепла безразличия. Кем ни была доктор Окамото, она точно знала, зачем живет восьмой-девятый срок стандартной жизни.
— Сканер едва вышел на полную мощность, но все же ты опомнилась всего-навсего через восемнадцать часов, — произнесла доктор и, забросив ногу на ногу, выдохнула дым. — И даже помнишь, как тебя зовут.
Сканер. «Мнемозис». Разрушение личности. Я улыбнулась: в бою «Безумные рыжие мозги против Чудо-машины» явно наметился победитель.
— Помню.
— Сканирование было остановлено. Не обольщайся, родная моя.
О, черт.
— Меня помиловали?
— Это вряд ли, — произнесла Окамото. — Тебя ведь не казнили.
Им почему-то расхотелось собирать информацию о своем драгоценном обормоте. Нет, не подходит. Все проще, решила я. Просто они увидели что-то такое в моих мозгах, что оказалось куда важнее, чем данные о свободном полете Дональда. Ох ты ж, дайте я угадаю, что это?
— Интересно, — сказала Окамото, и я вздрогнула. — К какому выводу ты придешь?
— Уже пришла. Как-то связано с режимом РПТ?
Она встала, затушила сигарету о спинку стула.
— Молодец, моя родная. Проверка интеллектуальных способностей завершена.
Из привода выдвинулась экспресс-карта, блондинка забрала ее и пошла к дверям, а на меня валилась усталость, как если бы вдруг кокон оборудования весь лег мне на плечи. Никуда оно все не делось — ни поражение, ни мои попутчики, ни собственная ничтожность. И толку мне с этих интеллектуальных способностей.
«Дьявол бы тебя разодрал, чертова ты белая сука! Ну неужели ты не могла дать мне просто подохнуть?!»
— Ты что-то хотела спросить?
Я моргнула и с трудом расцепила зубы. Доктор Окамото стояла у дверей, и если бы эта докторша умела сомневаться, я бы сказала, что она в сомнении. Лёгоньком таком. Наверное, я взглядом вырезала ей дырочку в затылке.
— Да. Что с Марией Карпцовой?
— С ней уже ничего, — ответила Окамото. — Совсем ничего. Ты, кстати, знаешь, что она тебя любила?
Я оцепенела.
— «Мнемозис» малоизбирателен в вопросах высших эмоций, но интерпретация ближе всего к любви. Даже к обожанию. Такому, знаешь, подростковому.
Обожание… Длинная челка, огромные глаза. Черт, Мария, я даже не знаю, сколько тебе было лет.
— Я тебя убью, сука, — сказала я и закрыла глаза.
Тишина. В горле все взрывалась и не могла взорваться гребаная кластерная торпеда, а глаза срочно требовалось закрыть. Инквизиторы не плачут — даже от бессилия, когда не могут всего-навсего убить одну мерзкую лабораторную крысу.
Да, я просто очень хочу ее убить. В этом-то все и дело.
— Меня? — спросила темнота. — Я не буду тебе ничего отвечать. Ты сама себя сожрешь, родная моя.
Дверь пшикнула, взвыл замок, оставляя меня наедине с призраком. «Сама себя сожру. Ты чертовски хороша, Окамото. Слишком хороша». На обратной стороне век мне показывали жуткие секунды, украденные с чужого экрана. Ты ведь не эту суку проклинала, Мария. Ты меня звала. Слишком уж ты привыкла, что я могу все.
Перед глазами стояла мутная темнота, а по щекам что-то текло. Вспотела, наверное.
* * *
— Подъем, Алекса.
Меня потрясли за плечо, и из забытья пришлось вынырнуть. Прямо в лицо дышала девочка с огромными зелеными глазами.
— В-валерия?
— Ага, — заулыбалась девушка, отстраняясь. — Вы меня узнали. Замечательно!
Если бы Валерия сейчас пробежалась по потолку, я бы не удивилась. Мне было плохо, а эта мелкая пакость слишком жизнерадостна.
— Рада за тебя, — сказала я.
— А мне надо вас забрать! — объявила Гинемер с улыбкой. — Вы будете оказывать сопротивление?
— А ты проверь, — посоветовала я.
Она, конечно, боевой энергетик — пусть и верится с трудом — но даже окажись ученица Кацуко-сан дряхлым инвалидом, воевать бы я сейчас не смогла. Ну, разве что языком.
— Не надо, Алекса, — неожиданно серьезно сказала Валерия. — Мы уже не на «Джаганнатхе». Мы на «Тени».
Ну, это все меняет. Пожалуй, сверхдредноут ЕгоМеча — это последнее место, где мне хотелось бы буянить. По крайней мере, раньше точно бы не захотелось, а сейчас — посмотрим. Я взглянула на зажимы, фиксирующие мои руки.