Шаги за спиной
Шрифт:
– А разве письма вам вручаются нераспечатанными?
– Секретарша вскрывает только служебную переписку, но не депутатскую и личную.
– Кто она и как к вам относится?
– Женщина средних лет. Ко мне относится хорошо, обязанности свои исполняет старательно… – Леясстраут, похоже, что-то обдумывал. – Знаете, раньше я не придавал этому значения. Но она старается привлечь мое внимание, не упускает возможности блеснуть остротой ума, ярко одевается.
– Вот видите. Значит, могла интересоваться вашей перепиской. Знакома она
– Жена изредка заходит ко мне на работу. Думаете, она передала письма жене, чтобы убить сразу двух зайцев? Вряд ли.
– Женщины народ сложный.
– Думаете, жена не дала бы мне понять, узнай она что-нибудь?
– Это еще вопрос. Мы никогда не знаем, что у них на уме.
Они вышли за ворота, где их поджидала машина.
– Прошу. – Леясстраут распахнул дверцу.
– Благодарю, – отрицательно покачал головой Розниек. – Пройдусь пешочком и все спокойно обмозгую. А к вам просьба: перед отъездом загляните к нам. С вами хочет повидаться прокурор Кубулис. Кроме того, нам надо будет встретиться с одной вашей старой знакомой и вместе поговорить.
– Старой знакомой? – удивился Леясстраут. – Разве кто-нибудь меня тут еще помнит?
Розниек загадочно улыбался.
XXVIII
Бабушка Салинь вырядилась как на праздник. Не каждый день ей доводилось бывать у следователя "по делу". Она долго глядела на Леясстраута, потом вдруг спросила тихонько:
– Янка, сынок, да неужто это ты? Бедная Кате! – По морщинистой щеке старушки скатилась слеза. – Бедняжка, видать, не суждено ей было, не суждено…
Леясстраут обнял своими большими крестьянскими руками щуплую старушку. Так они и стояли, припав друг к другу. Крупный коренастый мужчина и хрупкая старушка.
Эта сцена вызвала в воображении Розниека совсем другую картину, чем-то похожую и в то же время абсолютно иную по смыслу. В ней также перед Леясстраутом стояла немощная старая женщина, злобная и агрессивная. Удалось ли ему тогда сдержать в узде свой естественный гнев?
Леясстраут, взволнованный неожиданной встречей, сел без приглашения на ближайший стул.
Розниек достал из портфеля старомодный семейный альбом и придвинул свой стул к стулу старушки.
– Товарищ Леясстраут, – сказал он, – посмотрим старые фотографии! Быть может, в этом альбоме найдется ключ к нашему ребусу. Альбом этот принадлежал обеим Упениеце. Нашли в Межсаргах.
Розниек стал перелистывать альбом.
– Бабушка Салинь, назовите, кого из этих людей вы знаете, – сказал он.
Старушка надела очки и стала внимательно рассматривать фотографии.
– Вот это – Каролина, еще в девушках, рядом с матерью.
Розниек перевернул страницу.
– Возможно, кого-нибудь из этих узнаете? – Он подал старушке групповой снимок с подписью внизу: "Рундальский дворец".
Мамаша Салинь долго приглядывалась, потом придвинула очки поближе к глазам.
– Да, многих тут
– Он и сейчас там работает? – раскрыв блокнот, спросил Розниек.
– Что вы! – замахала руками бабушка Салинь. – Лет, почитай, пять как помер. Стар он был и хворый. А вот и барыня наша, а с нею рядом – да это же он, ей-богу, Хлыщ! Ишь как к ней притулился!
– Хлыщ? – Розниек всмотрелся в снимок, а затем протянул его Леясстрауту. – Вы помните этого человека?
– Помнить-то помню, – подтвердил Леясстраут. – Но как он тут очутился? Он же вроде птицы перелетной – приедет, поживет, уедет. На людях показываться не любил. Хозяйка писала ему письма и чаще всего сама ездила в Ригу.
– Откуда вам известно о письмах?
– Я отвозил письма на почту. На конвертах было написано: "Господину Круминю. Рига, улица Марияс, тридцать девять, квартира двадцать семь", или наоборот: "Дом двадцать семь, квартира тридцать девять".
– Значит, говорите, господину Круминю, – повторил Розниек. – Улица Марияс, тридцать девять, квартира двадцать семь или дом двадцать семь, квартира тридцать девять.
Леясстраут удивленно обернулся к Розниеку, но ни о чем не стал спрашивать.
Следователь вновь вручил альбом бабушке Салинь.
– Посмотрите, пожалуйста, до конца, может, еще попадется этот Круминь или какая-нибудь знакомая личность.
Вскоре бабушка Салинь воскликнула:
– А вот, сынок, погляди-ка! Вот он самый и есть – Хлыщ с Каролиной на мотоцикле.
– У Круминя был мотоцикл? – спросил Розниек.
– Раза два приезжал на нем, – ответил Розниеку Леясстраут, – английской или немецкой марки. Хозяйка уезжала вместе с ним в Ригу и жила там по нескольку дней. Лишь тогда мы с Кате, бывало, могли вздохнуть свободно.
– Более никого не знаю, – заявила бабушка Салинь, возвращая альбом.
Розниек, пошарив в портфеле, достал металлическую чернильницу – индейца с конем у колодца.
– Отличная вещица! – восхитился Леясстраут. – Антикварная. Где приобрели?
Бабушка Салинь поправила съехавшие на нос очки и восторженно вскрикнула:
– Как живые!
Розниек, убедившись, что оба они видят этот предмет впервые, все же спросил на всякий случай;
– А раньше вы никогда этой штучки не видели?
– Нет, – согласно ответили оба. Розниек вынул бланк протокола, уселся поудобней за стол и начал писать.
Леясстраут задумчиво стоял посреди комнаты.
– Я понимаю, – сказал он, глядя почему-то в потолок. – У вас есть свои служебные секреты, которые разглашению не подлежат. И тем не менее у меня к вам просьба. Мне не безразлична судьба Катрины, потому я хочу знать все до конца… Безусловно, когда это станет возможным… Если я смогу чем-либо быть полезен, всегда к вашим услугам, в любое время. Розниек продолжал писать.