Шаги за спиной
Шрифт:
– Ты обещал его остановить, – сказала Тамара.
– Да, обещал.
– И ты не успокоишься, пока ты этого не сделаешь?
– Да, – ответил Валерий.
– Это настоящее мужское слово?
– Да, это настоящее мужское слово.
Он поднялся и стал ее целовать. Ее губы были солеными, но поцелуи настоящими, на этот раз.
– Ты меня уже замучил, – она отстранилась, – расскажи что-нибудь, нельзя же только целоваться.
Повисла пауза.
– Тебе нечего сказать?
– А тебе?
Она вздохнула горестно:
– Вот так всегда…
– Нет, я не умею играть.
– А я умею. Найди мне гитару.
– Прямо сейчас?
– Нет, завтра. Я приду к тебе завтра, сейчас мне нужно уходить.
– Куда? – удивился Валерий.
– Надо.
– Я тебя не понимаю.
– Пора бы уже понимать.
80
Следующим утром он обошел знакомые магазинчики, где могли бы продавать гитару. Гитар не было. Пришлось зайти к старому товарищу по консерватории, который теперь занимался тем, что реставрировал музыкальные инструменты. Его мастерская была во дворе поликлиники. Двор зарос многолетними самосадными деревьями, кленами в основном, и напоминал лес. В этом же дворе стоял полуразрушенный туалет и склад пустых бутылок.
Пахло туалетом и сосновыми стужками. Старый товарищ очень загорел, поседел, имел карандаш за ухом и рубанок в руках. Он выглядел лет на сорок. Пил, наверное.
– А, заходи, заходи, – обрадовался он. – Просто так зашел или по делу?
– По делу.
– Понятно, просто так теперь не ходят. Что у тебя нового?
Написал что-нибудь?
– Нет. После «Рака» ничего.
– А я теперь столяр. Гробы делаю на заказ.
– Гробы? – удивился Валерий.
– Да, представь себе. Скрипка нужна не каждому, а гробы – всем. Многие заказывают заранее.
– Не понимаю, – сказал Валерий.
– А что тут понимать. Стандартыный гроб даже по росту не подгоняют, его делают из необструганных досок и обтягивают материей. Это просто большой ящик из-под помидор. Не каждому хочется лежать в таком. А я любой сделаю, даже из красного дерева, даже с окошками… Вон, шляются.
Он показал на мужчину и подростка, которые перелезли через забор.
– Кто это?
– Бутылки воруют. А мне ломают инструменты, хотят, чтобы дань платил.
– Рекет?
– Ага. В местном масштабе.
Двое подошли.
– Дядя, – сказал подросток, – отойди, дело есть.
Подросток был всего лишь нагл, а старший уже весь высох от водки. Валерий подошел к старшему и ударил его коленом в пах.
Потом, выждав паузу, – лицом о колено. Тот упал и без стонов ползал в траве.
– Вот так, – сказал Валерий, – теперь это мое место, понятно?
– Нет, непонятно.
Валерий вынул пистолет.
– А теперь?
– А теперь понятно. Извини, дядя, не знали.
Они убрались.
– Откуда у тебя пистолет? – удивился друг.
– Так, захватил в одном Доме. Хочешь, тебе оставлю?
– Оставляй, – он улыбнулся беззубым ртом.
– Где твои зубы? – удивился Валерий.
– Съел.
– Съел вареными или печеными на костре?
– Съел на работе. Приходится держать во рту мелкие гвоздики. За три года зубы сточились до пеньков.
81
Тамара умела играть и петь только одну песенку:
А я ежиков люблю потому что по рублю.Она спела ее четыре раза и отложила гитару. Она снова собиралась уходить.
– Почему сейчас? – удивился Валерий.
– Потому что у меня семья. Отец, брат скоро приезжает, иногда заходит мать. Не могу же я их бросить.
– А как же твоя мать?
– Она бросила. Но я не такая.
– Я тебя не отпущу, – он начал ее целовать.
Тамара вздохнула и стала раздеваться.
Позно ночью (луна угадывалась над окном, почти гасила звезды) они разговаривали о вечном. Они уже поговорили о Боге; Валерий удивился, узнав, что Тамара искренне верует и начала верить после проповеди какого-то из заморских шарлатанов. Сейчас говорили о вечных истинах и вечной любви;
Валерий сбивался, чувствуя, что Тамара его переговаривает.
– Ты почему замолчал?
– Мне нечем отразить твой аргумент.
– Был такой Диодор, в Греции, он умер во время спора потому что не смог отразить аргумент. Ты, пожалуйста, не умирай.
– Откуда ты это знаешь?
– Я много читаю и много общаюсь с интересными людьми.
– Со своими сектантами?
– Не надо их оскорблять, мы так поссоримся. Если бы ты пришел к нам, ты бы изменил свое мнение.
Внезапно он почувствовал волну гнева, совершенно нелепого и беспричинного. Он балансировал на грани, ожидая первого ее слова, чтобы сорваться, чтобы выкрикнуть, выплюнуть, разорвать, разрушить, разбить все хорошее, что было между ними. Чем хуже тем лучше.
Но она молчала. Прошло несколько минут.
– Почему ты замолчал? – спросила Тамара.
– Что-то подступило к горлу. Мне было слишком тяжело с ней, пойми. Это еще до сих пор не прошло.
– Я понимаю.
Он стал таким счастливым, что захотелось плакать. Если бы она провела рукой по его лицу, он бы обязательно заплакал.
– Что такое? – заметила она.
– Мне слишком хорошо с тобой. Я от этого весь дергаюсь внутри. Я не могу привыкнуть к счастью.
Тамара пошевелилась и встала.
– Что это? – спросил Валерий, нащупав сложенный листок.
– Это письмо.
– От кого?
– От меня к тебе.
– Но мы ведь рядом.
– Все равно. Я не могу сказать тебе словами, на бумаге легче.
Она замолчала и Валерий слышал сквозь темноту, что она плачет.
– Ты плачешь?
– Нет.
– Я включу свет.
– Не надо.
– Но я не смогу прочесть.
– И не надо, – сказала она решительно, нащупала листок и вырвала его из пальцев. Было слышно, как рвется бумага. Утром я попробую составить клочки, – подумал Валерий.