Шаги за спиной
Шрифт:
– И не вздумай составлять клочки утром, – сказала Тамара.
– У меня и в мыслях такого не было.
– Было. Я их с собой заберу. – она прижалась к нему щекой; щека была мокрой.
– Что с тобой?
– Ничего со мной.
– Ты же сильная. Ты же никогда не плакала раньше, – сказал Валерий.
– То было раньше. Раньше мы были другими. Раньше у нас были поверхностные отношения, ненастоящие.
– А теперь?
– А теперь я не знаю. Иррациональные.
– Так что же делать? – спросил Валерий.
– Ничего, так и должно былть. Отношения всегда либо поверхностны, либо иррациональны.
– А если я хочу спокойствия?
– Тогда
Она встала, нашла в темноте гитару и снова принялась петь про ежиков, которые по рублю.
82
Все утро они целовались, каждый поцелуй затягивался, но не выходил за рамки поцелуя. Каждый поцелуй был особенным;
Валерий чувствовал, что вот так он целуется впервые в жизни; но заканчивался этот поцелуй, начинался следующий, и следующий тоже был впервые. Некоторые из поцелуев кружили голову, от других бегали мурашки по спине, от третьих начинало стучать сердце, а некоторые были только бессмысленным трением губ.
– Послушай, как бьется сердце, – сказал Валерий и положил ее руку на свою грудь.
Тамара снова заплакала.
– Ну сколько можно реветь?
– Я хочу быть с тобой!
– Ты и так со мной.
– Я хочу всегда!
– Ты и так всегда.
– Но мне ведь нужно уходить!
– Ничего тебе не нужно. Ты останешься только со мной.
– Правда? Тогда давай уедем куда-нибудь.
Валерий прикинул варианты в уме. Это действительно было лучшим выходом. С деньгами можно ехать куда угодно и на любой срок.
– Давай поедем к морю, – сказал он.
– Мы гитару возьмем?
– Возьмем.
– Тогда поехали, – согласилась Тамара. – А когда?
– Чем скорее, тем лучше. Я сегодня схожу за билетами.
– А мне нужно еще собраться. И вдруг меня не пустят?
– А сколько тебе лет?
– Почти двадцать.
– Тогда ты сама можешь решать что тебе делать.
Через несколько часов он стоял у билетной кассы и удивлялся нерадивости суперсовременной системы «Экспресс». Система состояла в том, что расплывающаяся от скуки билетерша запрашивала по телефону информацию от компьютера, а компьютер отвечал «да» или «нет», но не называл причины. С первого раза билетов не оказалось. Валерий несколько раз переформулировал свой вопрос и с энной попытки компьютер ответил «да». Он реагировал только на определенную форму вопроса. Билетов было полно, потому что никто не мог их купить. На обратном пути к Валерию пристал жулик, видевший сотню, и Валерий удалым движением хряснул его по физиономии. Вообще, что-то изменилось после сидения в шкафу. Пережив верную смерть, становишься смелее и начинаешь презирать тех, кому жизнь выдала лишь мелкие монеты. Даже шаги за спиной не пугали больше, а только раздражали.
Сейчас за его спиной уже шла маленькая толпа, человек в пять или шесть. Явно были слышны женские шаги, немного напоминающие каблучки Людмилы, остальные были, кажется, мужскими. Валерий несколько раз перебежал дорогу перед машинами – чтобы преследователи попали под колеса. Даже если вас нет, все равно получайте! Попав под колеса, шаги отставали, но быстро догоняли его.
Он позвонил Тамаре.
– Я купил билеты на сегодняшний вечер.
– Но у меня ничего не сложено.
– Все купим по дороге.
– У тебя так много денег?
– Хватит. Жду тебя здесь через два часа.
Тамара пришла через три. Было видно, что она очень спешила.
– Меня не пускают, – сказала она.
– Вот билеты, – показал Валерий, – поезд через час.
– Но у меня нет ничего с собой!
– Паспорт?
– Паспорт есть.
– Остальное купим.
Через полчаса они были на вокзале. Перрон был почти пустым, несмотря на сезон отпусков. Стояла кучка цыган и кучка загорелых западян с бледной белокурой девочкой.
Прогуливалась девушка в совершенно черных очках (что можно видеть сквозь такие?), девушка казалась смутно знакомой.
Валерий обнял Тамару и поцеловал.
– Почему твои поцелуи все время разные?
Она пожала плечами:
– Какие есть. Но ты тоже разный, особенно руки. Иногда они такие ласковые, а иногда как деревянные. Один-один, ничья. Ты чего на нее смотришь?
– На эту слепую?
– Не такая уж слепая. Она тоже на тебя пялится.
– Мне кажется, что я ее знаю.
По первому пути проехалась вагонная крыша с бубончиками (остального не было видно), с шипением вышел пар, часы показали без четверти девять.
– Будем садиться?
– Будем. Только купим что-нибудь выпить. Ты любишь ездить в поездах?
– Не заговаривай мне зубы. Она точно на тебя смотрит.
Они разместились в пыльном купе; все крючки были отломаны, окна забиты огромными гвоздями, некоторые из гвоздей загнуты; с полок сорвано всякое покрытие и доски испещрены недвусмысленной живописью. Занавесок нет. Весь столик в мертвых мухах. Под ногами катаются несколько бутылок с остаточным запахом водки. Проводница смеется и ругается матом. Туалеты заперты до поры до времени, но пахнут нестерпимо. Расписания нет. В ящике для вещей плещется неизвестная жидкость. В общем все как положено. Полный порядок.
– Вот мы и уехали, – сказала Тамара, – а мне даже не верилось.
83
Валерий вышел в тамбур. Еще раз щелкнул липкой ручкой, для верности; дверь плотно закрылась; чья-то нога в полосатом носке снова свесилась с полки. «Забота о сохранности ручной клади лежит на обязанности пассажира» – возвещало правило распорядка. Остальные сорок шесть правил были столь же красноречивы. Под правилами отметились целых три министерства.
Валерий любил поезда, особенно тамбуры в поездах, особенно в вечерних поездах – убегает земля, переливы колесной песни, ожидание разлуки с гаснущим днем, ожидание ночи без сна, жизнь отодвинута, прошлая и будущая – междужизние – уже почти стемнело, вот фонарь выхватывает черно-белое лицо (как рисунок на стене углем), лицо отдергивает дальнюю-дальнюю занавесочку памяти, на мгновенье, но память промахивается от неожиданности; а немигающий диск заходящей Венеры неподвижно летит над дальним очерком леса. Почему же все так безнадежно?
– Вы так и будете молчать? – спросила Женя.
Она курила, глядя в окно. Сейчас она казалась совсем взрослой.
– Так и буду. Что ты здесь делаешь?
– Если честно, то убегаю.
– Сочувствую, – сказал Валерий. – Дома довели?
– Нет, я от н е г о убегаю. Вы тоже?
– Я тоже. Ты что-нибудь видишь в твоих черных очках?
– Ничего не вижу, – призналась Женя, – но очки мне нужны для маскировки. Я не хочу чтобы меня кто-то узнал.
– Но я же тебя узнал.
– Вы – это другое дело. Вы меня два года учили. И я была влюблена в вас в шестом классе. Первая любовь это вам не хихоньки, правда?