Шах королеве. Пастушка королевского двора

Маурин Евгений Иванович

– Почти ровно через двенадцать часов. Притом действие помады сказывается сразу – вдруг вскакивает несколько пятнышек, которые тут же увеличиваются в количестве и яркости.

– Отлично! Таким образом к вечеру у Лавальер лицо покрывается пятнами. Конечно, она скрывает пятна слоем косметики, и если вечером король вздумает навестить свою пастушку, она скажется нездоровой и постарается отклонить визит. На следующее утро – это уже будет воскресенье – король получит легкую дозу порошка бабушки Вуазен и отправится к Лавальер. Он будет, очень настойчив на этот раз, но мы будем настороже, и, чтобы настойчивость не принесла неожиданных результатов, наш дозорный с дерева даст сигнал певцу. Песенка ударит Лавальер, как хлыст. В конце концов король, взбешенный ее сопротивлением и подстрекаемый действием порошка, согласится на

предложение Филиппа и отправится с ним в Париж. Обыкновенно король бывает у своей пастушки около полудня. Если мы предположим, что вся эта история разыграется около двух и что часа в три король уже отправится с Филиппом, то, благодаря выставленным подставам, в восемь часов братья уже будут в Пале-Рояле. В девять часов начнется пир, и ручаюсь вам, что в десять часов король забудет о существовании Лавальер – на несколько часов по крайней мере. На другое утро короля, по всей вероятности, охватит приступ бурного отчаяния. Он кинется обратно в Фонтенебло, чтобы очиститься в лучах чистой дружбы. Но не забудем, что в течение этого времени Лавальер, которая будет приходить в отчаяние от выпавшей сыпи и станет усиленно мазаться все той же помадой, превратится в какую-то страшную маску. Король в ужасе отшатнется, выкажет чрезвычайную заботливость, приставит к Лавальер врачей, но сам… вспомнит о Жанне Риколь. Пройдет неделя-две, лицо Лавальер опять станет чистым и белым, но надорванные отношения с королем не восстановятся. И тогда – это случится в тот момент, когда король, опять-таки подстрекаемый порошком, будет стремиться в объятия Жанны Риколь, – Людовик вдруг узнает, что его пастушка скоропостижно скончалась. Он прольет скорбную слезу, прикажет воздвигнуть мавзолей с трогательной надписью, но… и только! Перед его глазами будет стоять облик Лавальер с обезображенным сыпью и ранами лицом, и это совершенно затушует в его сердце значение потери. А вслед за этим мы принимаемся за д'Арка и… – Генриетта вместо слова провела рукой по воздуху. – Ну, вы понимаете, что это будет гораздо проще!

– Отличный план! – задумчиво сказал Вард, – в нем рассчитаны каждая мелочь, каждый час, но это в то же время является также его слабым местом. А вдруг что-нибудь выйдет не так, как вы рассчитываете? Тогда все пойдет прахом.

– Милый маркиз, вы нелогичны, – ответила Генриетта, – Гели в нашем плане действительно рассчитана каждая мелочь, то расчеты не могут не оправдаться. Гели же что-нибудь не оправдается, значит, не все было рассчитано и план плох. Но лучшего плана у нас сейчас нет. Да и пустяки все это! Наш план должен пройти блестяще. Одно только беспокоит меня: как подсунуть Лавальер мазь? Будь здесь Берта, дело обошлось бы совсем просто. Но теперь… Не попытать ли счастья с д'Артиньи?

– Ни в коем случае! – воскликнул Гиш. – Д'Артиньи за последнее время стала совершенно неузнаваемой; вся ее живость испарилась без следа, она грустна, задумчива и рассеянна. Разве на такую можно положиться? Она слишком занята своим собственным делом, чтобы быть в состоянии хорошо послужить нам. А что у нее имеется какое-то личное дело, в этом я убедился сегодня. Представьте себе, господа, в тот момента, когда я беседовал с Вуазен, вдруг появляется в дверях… прелестная Полина! Хорошо еще, что я успел отодвинуться в тень, и она не заметила меня. Впрочем, бедняжка, испуганная представившейся ей картиной и кривляньями Вуазен, тут же кинулась бежать обратно. Но я прочел суровую нотацию Вуазен и заявил ей, что…

– Гиш, да вы с ума сошли! – воскликнула Генриетта. – Что же вы до сих пор молчали об этом? Мы здесь ломаем голову, как нам быть, а у вас в руках готовая разгадка и вы молчите?

Герцогиня нервно схватила молоточек черного дерева и с силой троекратно ударила им по серебряной раковине.

В ответ на звонок в коридоре послышались шаги, и в комнату вошла дежурная фрейлина.

– Шимероль, – сказала герцогиня, – не знаете ли вы, где теперь д'Артиньи? Она в помещении госпожи Лавальер или, может быть, гуляет где-нибудь?

– Ваше высочество, – ответила Шимероль, – Полина как раз сидит на веранде с другими фрейлинами!

– В таком случае позовите ее сейчас же сюда! – приказала Генриетта и, когда Шимероль ушла, снова обратилась к Гишу: – Я вас совершенно не узнаю, мой друг! Такую важную новость вы оставляете под конец!

– Но, ваше высочество, я не понимаю…

– Как? Вы не понимаете,

что посещение Вуазен, этой торговки ядами и поставщицы младенцев для черных месс, компрометирует и может подвести под плаху? Да ведь теперь, зная это, мы можем заставить д'Артиньи сделать что угодно!

«Странная вещь! – подумала Беатриса Перигор. – Открыто торговать ядами – можно, а за посещение торговки ядами грозит суровое наказание? Интересные нравы при парижском дворе!»

Так как читатели, вероятно, тоже разделяют в этом пункте недоумение Беатрисы, то мы поясним сказанное следующим образом. О роли Екатерины Вуазен мы уже говорили в романе «Шах королеве». Читатель уже знает, что эта мегера могла вести свой адский промысел благодаря тому, что ее клиентами состояла вся высшая придворная знать. До тех пор пока Вуазен находилась под защитой герцогини Орлеанской, полиция ничего не могла предпринять против отравительницы. Но так как случаи отравлений все учащались и полиция отлично знала, где таится корень зла, то, не имея возможности расправиться с самой Вуазен, она при случае бралась за ее клиенток, если у таковых не было могущественной «руки». Вот почему посещение Полиной лавочки бабушки Вуазен было таким могущественным орудием против первой. Достаточно было, чтобы полиция узнала об этом посещении и была осведомлена, что посетительницу не будет защищать ее покровительница, и д'Артиньи пришлось бы очень плохо.

Всего этого могла не знать Беатриса, но не Гиш, и потому при последних словах герцогини его лицо расплылось в догадливую улыбку.

Вскоре стук в дверь возвестил о приходе Полины.

– Войдите! – сказала Генриетта и затем коротко приказала: – Закройте за собой дверь и подойдите ко мне! Так. Ну-с, а теперь скажите, что вы делали сегодня у отравительницы Вуазен?

При этом вопросе лицо Полины стало изжелта-зеленого цвета, затем она пошатнулась и чуть не упала, успев придержаться за край стола.

– Я вижу, что полиция, выследившая вас, не ошиблась! – продолжала Генриетта.

– Ваше высочество! – обрела наконец дар слова несчастная. – Я… не питала… никаких преступных…

– Меня совершенно не интересует, с какой целью вы посетили эту черную злодейку; я считаюсь только с фактами, а в остальном пусть разберется полиция.

– Ваше высочество! Не губите! – простонала Полина.

– Я защищаю только преданных мне людей!

– Но, ваше высочество… я…

– Мне нужны дела, а не слова. Согласны вы беспрекословно, слепо, без рассуждений и возражений служить мне?

– Ваше высочество… разве я…

– Без фраз: говорите коротко «да» или «нет»?

– Да.

– Хорошо. Я жду доказательств. На первых порах я дам вам маленькое и нетрудное поручение. Но предупреждаю: малейшая попытка к расспросам, к возражениям, малейшая тень неповиновения – и я уже не буду больше тратить с вами слова, а просто отдам приказ начальнику полиции. Поняли? Ни слова возражения, – одно слепое повиновение! Поручение состоит в следующем. Вот банка с помадой. В пятницу ночью вы должны прокрасться в будуар к Лавальер и подменить помаду на ее туалетом столе. Поняли? В пятницу ночью! Ну? Да вы, кажется, еще раздумываете над этим поручением? О, в таком случае…

– Ваше высочество, я отнюдь не думаю… я готова… с радостью…

Однако голос Полины выдавал что угодно, только не радость.

– А, ну вот и отлично! Так возьмите банку и спрячьте ее хорошенько. И помните: если вы совершите, хотя бы неумышленно, какую-нибудь неловкость, всякая неудача будет зачтена вам в нежелание служить мне. Да не вздумайте сами попробовать эту мазь. Все! Ступайте!

Полина вышла из комнаты пошатываясь.

– Теперь все прекрасно! – с торжеством воскликнула Генриетта. – Итак, ничто уже но может помешать нам. Теперь, господа, еще следующее. Гиш должен завтра же выехать в Париж и отдать именем герцога все распоряжения дворецкому. Пусть весь голубой зал декорируют гобеленами, причем надо выбрать самые раздражающие сюжеты. Пусть садовник опустошит все цветники и оранжереи, но чтобы к вечеру воскресенья голубой зал утопал в пахучих цветах. Пусть повар приготовит ужин из самых пряных блюд, пусть будут приготовлены самые тонкие вина. Необходимо также позаботиться об оркестре, который должен разучить самые волнующие мелодии. Все на этом празднике должно говорить о чувствах и страсти! Ну а рядом с залом надо приспособить желтую гостиную на случай, если… король…