Шахматистка
Шрифт:
Мягко и вместе с тем властно, что выдавало в нем учителя и никак не вязалось с его тощей фигурой, он взял Элени под руку, заставил подняться и повел в ближайшее кафе, несколько столиков которого стояли под раскидистым платаном. Элени не проронила ни слова.
Курос заказал два оранжада и терпеливо ждал, когда Элени станет лучше. Сделав несколько глотков и похвалив освежающие свойства напитка, он решил, что теперь самое время поговорить на другие темы.
— Дорогая моя Элени, я старый человек, и ты должна быть со мной откровенна. Кому еще довериться, как не старику, которого уже давно не обуревают страсти.
Элени с удивлением посмотрела на него. Она еще чувствовала слабость, и ей было трудно собраться с мыслями, однако она отметила про себя выражение “обуревают страсти”, найдя его красивым.
— Если б я могла говорить так, как вы, учитель, может, мне было бы легче, — вслух сказала она, вполне искренне, хотя и с некоторой осторожностью.
Она в самом деле доверяла Куросу, она преклонялась перед ним, и от этого ей еще труднее было выложить все начистоту. Она нутром чувствовала, что Курос, пожалуй, единственный человек, который может ей помочь, — и не решалась сказать ему, что именно ее угнетало. Главное препятствие заключалось в том, что она сама себе казалась смешной и ей было стыдно. Ведь все знали ее как человека спокойного и здравомыслящего. А тут с ней творится такое, и все из-за этой дурацкой игры. Что он, ее учитель, подумает о ней? Пока эти мысли кружились у нее в голове, она молчала. Потом вдруг, повинуясь какому-то внутреннему порыву, проговорила быстро и не глядя на Куроса:
— Это все из-за шахмат.
Учитель тихим голосом высказал наиболее вероятное предположение:
— Панису не понравился твой подарок?
— Да, — кивнула Элени.
Учитель достал из кармана клочок бумаги, щепотку табаку и принялся скручивать папиросу.
— Но дело не в Панисе. Дело во мне, — продолжила Элени и почувствовала облегчение от того, что сказала самое главное.
Курос внимательно посмотрел на нее. Эта немногословная женщина начинала вызывать у него интерес. В том, как она вникала в самую суть вещей и не желала отступать, он усматривал даже что-то героическое.
— Если тебе нужен партнер, дорогая моя Элени, то я готов исполнить эту роль, — с улыбкой сказал учитель. — Правда, я уже давно не играл, к тому же в моем возрасте мозг неохотно расправляет крылья.
Элени просияла.
— Вы в самом деле будете со мной играть? Вот здорово! — воскликнула она, пропустив мимо ушей последние слова Куроса.
Учитель кивнул, раскуривая папиросу. Он и сам удивился своему предложению. Конечно, идея неплохая — регулярно заниматься тем, что будет стимулировать твое серое вещество. Но для этого придется изменить свои привычки. То ли по склонности характера, то ли из-за лени, но он вел затворнический образ жизни. Одиночество — это свобода, решил он и свыкся с тем, что он всегда один. Одиночество стало его потребностью. Происходило это постепенно, в течение нескольких лет, и почти незаметно. Быть своим единственным собеседником — это ведь, в конце концов, довольно приятно. Никаких ссор, есть возможность исполнять любые свои прихоти. Дни принадлежали ему полностью, и он дорожил каждым из них: скоро ему должно было стукнуть восемьдесят, и он разумно полагал, что дней этих оставалось не так уж много. Он уже избавил себя от обязанности скучать в обществе и, не играя в нем никакой роли, ни в прямом, ни в переносном смысле, мог не ходить на светские сборища.
И вот теперь, повинуясь какому-то безрассудству, он собирался перечеркнуть свою беспечную жизнь, складывавшуюся годами. Разумеется, он не будет играть в шахматы дни напролет, и все-таки, дав обещание, он возлагал на себя определенную обязанность. Но он ведь уже давным-давно вышел из того возраста, когда дают обещания, разве не так?
Курос рассеянно обводил глазами оживленную набережную: грузовики, куда загружали и откуда выгружали товар, шоферов такси, о чем-то разговаривавших на скамейке в ожидании пассажиров, посетителей кафе, сидящих на террасах, официантов, снующих туда-сюда, горожан, делающих покупки и останавливающихся поболтать со знакомыми. Жизнь Хоры складывалась из повторений и перемен. Но постоянства было все же гораздо больше, чем перемен, которые имели главным образом численное или денежное выражение. Наподобие морских приливов и отливов, население города прибывало в летние месяцы и значительно убывало в зимние. В туристический сезон появлялись кое-какие развлечения и средства, на которые островитяне жили в остальное время года. Надо признать, что без этого притока чужеземцев, в том числе и афинян, приезжавших подзаработать в сезон, жизнь на острове была бы тоскливой.
Элени очень хотелось поблагодарить учителя, но она не осмеливалась вывести его из задумчивости. Согласившись быть ее партнером, он оказал ей большую честь. Теперь главное — не разочаровать его. Вернувшись домой, она сразу сядет за чтение пособия.
Курос очнулся от своих мыслей, заключив, что, в конце концов, маленькая перемена не принесет ему вреда. Он широко улыбнулся Элени, подозвал официанта и расплатился. Элени хотела заплатить за себя сама, но Курос не желал об этом слышать. Элени принялась его благодарить, он прервал ее, встал и взял вещи.
Они договорились, что Элени раз в неделю будет приезжать к Куросу в Халки, чтобы играть в шахматы.
С того дня Элени действительно каждую неделю отправлялась на тайное свидание, как можно было заподозрить. Ее встречи с учителем так же трудно было скрывать, как если бы это были любовные похождения. Элени приходилось искать предлог, чтобы оправдать свое отсутствие дома по пятницам после полудня — время, отведенное для еженедельных шахматных баталий. Поначалу она путалась во лжи, но со временем у нее обнаружилась способность к импровизации. Это было ее первым неожиданным открытием. Чаще всего она делала вид, что едет навещать своих пожилых родителей. Панис не видел ничего дурного в таком обострении дочерней любви, которую считал вполне естественной, хоть и слегка преувеличенной.
Элени поняла, что лучший способ исчезнуть из дому — вовсе туда не возвращаться после работы. Это избавляло ее и от расспросов, и от непредвиденных задержек. Утром она доставала из морозильника шахматы и прятала их в большую хозяйственную сумку. Днем, закончив работу, сразу же садилась в автобус и ехала в Халки.
Первые партии давались трудно. Курос хорошо помнил основные правила игры, но начисто забыл, как играть в дебюте. Ему приходилось то и дело обращаться к пособию, и он впервые за несколько лет делал усилия, чтобы сосредоточиться. Элени чувствовала себя неловко еще и потому, что хозяин, по природе неразговорчивый, по большей части молчал, и вообще, обстановка была для нее совершенно непривычной. Однако постепенно игра налаживалась.
Всякий раз, когда Элени садилась за шахматную доску с расставленными на ней фигурами, она ощущала тяжесть в низу живота, руки становились влажными. Ее взгляд невольно останавливался на Куросе, который в этот момент скручивал первую папиросу. Но достаточно было ей сделать первый ход, как она сосредоточивалась на игре и совершенно забывала об окружающем мире. Учитель заметил эту ее необычайную способность с головой уходить в мир шахматных баталий.
Со временем Элени перестала робеть, и партии сделались довольно продолжительными. У нее появились кое-какие представления о шахматной стратегии, нередко она ставила своего бывшего учителя в трудное положение. Каждый день она тренировалась дома с помощью электронных шахмат, и они все реже посылали ей непонятные сигналы.
В порыве вдохновения Элени попыталась увлечь этой необыкновенной игрой дочь, но Димитра оказалась не способной даже запомнить, как ходят фигуры. Элени оставила мысль о том, чтобы разделить свою страсть с дочерью, но взяла с нее обещание никому не говорить, что ее мать увлекается шахматами. Впрочем, такая предосторожность была излишней: Димитра, мало того что девочка скрытная, испытывала особую привязанность к матери.
Глядя с высоты своих двенадцати лет, она не видела никакой беды в том, что ее мать играет в шахматы. Возникло только одно неудобство: ей часто приходилось самой готовить обед. Но она отнеслась к этому философски — научилась готовить только то, что ей нравилось. В сложившейся ситуации она нашла свой интерес: хоть ей и пришлось взять на себя больше обязанностей, зато появилось и больше свободы.