Шахматы как модель жизни
Шрифт:
Приступив к анализу партий своих знаменитых предшественников, я заранее решил проявить определенную снисходительность — если не в комментариях, то хотя бы в своем отношении к их ошибкам. Все-таки я находился в XXI веке и стоял на плечах гигантов, вооруженный процессором с гигагерцевой частотой. Обладая таким преимуществом и оглядываясь назад с высоты накопленного опыта, я внушал себе, что не должен слишком резко судить шахматистов прошлого — в надежде, что и мне самому простят ошибки, сделанные в пылу сражений.
Важной частью проекта был сбор всех аналитических комментариев, сделанных ранее к этим
Можно предположить, что аналитик, спокойно работающий в тиши кабинета и располагающий неограниченным запасом времени и возможностью передвигать фигуры на доске, будет более точен и объективен, чем сам игрок. В конце концов, судить задним числом всегда легче. Но вскоре я обнаружил, что, когда речь идет о шахматном анализе в докомпьютерную эпоху (примерно до 1995 года), «объективный взгляд» явно нуждается в корректирующих очках.
Как ни парадоксально, но в своих комментариях к партиям лучшие шахматисты часто допускали ошибок больше, чем те, кто играл эти партии. И даже при комментировании собственных поединков они обычно выглядели гораздо менее убедительно, чем во время игры.
В матче на первенство мира между 57-летним чемпионом Вильгельмом Стейницем и 25-летним претендентом Эмануилом Ласкером (1894) решающей стала 1-я партия. Матч игрался в Нью-Йорке, затем в Филадельфии и Монреале. В первых шести партиях соперники разделили очки поровну, одержав по две победы при двух ничьих.
В 7-й партии Ласкер, игравший белыми фигурами, неудачно разыграл дебют, и Стейниц не замедлил использовать представившийся шанс: к 20-му ходу, когда дым сражения немного рассеялся, он имел две лишние пешки. Более века назад шахматы были отнюдь не такой строгой и научно выверенной игрой, как в наши дни, и Ласкер продолжал играть как ни в чем не бывало — хотя бы для того, чтобы утомить своего пожилого соперника перед следующей встречей. К тому же, будучи уже в те годы тонким шахматным психологом, он мог полагать, что его бравада встревожит догматичного ветерана и выведет его из равновесия.
Обычно дальнейший ход событий излагался следующим образом. Находясь в тяжелом положении, Ласкер пожертвовал фигуру и устроил отчаянную атаку на короля черных. Испытывая сильное давление, но по-прежнему выигрывая, Стейниц совершил роковую ошибку и проиграл. Потрясение было таким сильным, что Стейниц проиграл и следующие четыре партии и расстался с чемпионским титулом. Таков общий тон большинства комментариев XIX века, и с тех пор эта версия неоднократно повторялась в различных исторических и аналитических работах.
Новая редакция выглядит несколько иначе. Стейниц, имея объективно выигрышную позицию, несколько раз проходил мимо сильнейших продолжений и позволил Ласкеру создать опасную атаку. Последующая смелая игра претендента с жертвой фигуры поставила перед черными много трудных проблем. Под непрерывным давлением Стейниц не мог точно защищаться и в конце концов проиграл. Причем последнюю ошибку совершил уже в проигрышной позиции. Психологический удар — фиаско в ситуации, когда победа уже казалась близкой — потряс Стейница, и он не сумел восстановить душевное равновесие до конца матча. На самом деле пострадала не только его уверенность в себе — казалось, Стейницу изменили те принципы здравой и логичной игры, которые были ему так дороги. Он был уверен, что выигрывает, и играл в соответствии со своими убеждениями, но все же проиграл.
Как могли ведущие шахматисты того времени дать такую неверную оценку развитию событий в этой ключевой партии? И сам Ласкер в последующих примечаниях не ставил под сомнение официальную версию, хотя победное развитие партии было подсказано его интуицией! Но, оказывается, даже сто лет спустя и даже в моем анализе собственных партий в таком упущении нет ничего необычного. Просто в обстановке спокойного домашнего анализа невозможно добиться того же уровня сосредоточенности, что и во время игры. Передвижение фигур на доске становится подспорьем для глаз, а не для нашего ума. Зато когда вы сидите за доской напротив соперника, вашему выбору сопутствует высокая концентрация в момент опасности.
Снова и снова в самые критические моменты своей карьеры шахматисты интуитивно находили лучшие ходы. Под давлением обстоятельств они были вынуждены смотреть глубже.
Когда на нас ничто не давит, наши инстинкты частично отключаются. Анализ партий прошлого в чем-то сродни попыткам зрячего человека выучить алфавит Брайля для слепых. То, что мы считаем преимуществами (время, осведомленность и т.д.), может вызвать короткое замыкание главного фактора — интуиции.
Выявление тенденций
Приведенный пример иллюстрирует силу нашей сосредоточенности и интуиции. Недоверие к своей интуиции — большая проблема. Мы слишком часто полагаемся на имеющуюся информацию, а потом действуем с учетом ее подсказок. Это фактически сводит нас к роли микропроцессора и отключает нашу интуицию.
Однако всё имеет свою цену. При решении новых задач и поиске новых возможностей попытка опереться только на интуицию иногда приводит к неудачам и может завести нас в тупик. Мы ошибаемся, учимся и совершаем меньше ошибок, приобретаем уверенность в себе, больше доверяем своей интуиции и вновь повторяем этот цикл. Успех и неудача — это возможные последствия любых начинаний. Они неотделимы друг от друга, как две стороны одной медали. Если мы хотим преуспеть, то должны рисковать, не исключая возможность поражения.
В 90-е годы, когда начал раздуваться мыльный пузырь фондового рынка доткомов, это стало тревожным звонком почти для всех аналитиков «старой экономической школы». Действительно, это казалось абсурдом: компании, не имеющие дохода, просто не могли иметь рыночную капитализацию в миллиарды долларов. Пять лет спустя, когда рынок рухнул и компании обанкротились, было легко утверждать, что эти здравомыслящие аналитики с самого начала давали верные прогнозы. Они доверяли своей интуиции и держались подальше от «дикого» сегмента технологического рынка. Другие, даже хорошо понимавшие, что фондовый тренд доткомов противоречит всему накопленному опыту, всё равно прыгали на подножку разгоняющегося поезда и в конце концов скатились под откос.