Шахматы. Чёрная королева
Шрифт:
Пусковым моментом стал тот, когда Вадим пальцы разжал, сумку на пол бросая, и к ней через порог шагнул. Шагнул и все, что до этого было, перечеркнул. За шею схватил, голову запрокидывая, и поцеловал. Языком глубоко в глотку толкнулся и глухо рыкнул, не получив отпора. Свою власть над хрупким телом демонстрируя, раскрытой ладонью по нему провел и то, как этому движению поддаваясь, Марта изгибается, как доказательство к ногам бросил. Куда-то идти, что-то говорить были не в силах. Марта поддавалась напору, силе, страсти, а Вадим брал все, чего был так долго лишен. Ткань ночной сорочки с тихим скрипом разошлась под действием его силы, предоставляя гладкое тело во всей красе. И если он тогда о чем-то и пожалел, так это о том, что сейчас нежности не было. И напоминания о ней не осталось. Только неестественной силы желание,
— Не отпущу, не отпущу… — Бормотал невнятно. — Не отпущу никогда! — В глаза выкрикнул, бурно кончая.
Тут же отступился, пытаясь отдышаться, глядя, как Марта на пол опадает без сил. Но уйти не смог. Руками в дверь уперся и с нечеловеческим криком в горле завис. Через себя переступал, живьем сознание закапывал, а уйти, так, как сделать хотел, как было правильно, не мог! Перед ней на колени опустился и зацеловывать принялся. Лицо, плечи, грудь, живот… Каждая клеточка — его, каждый вздох чувствует, знает, каждый взгляд ловит, читает. Родная. Одна, единственная. Рядом с ней сердце бьется, рядом с ней живешь!
На руки Марту схватил и в спальню отнес. Сам всем телом прижался, пытаясь тепло уловить, ее мысли распознать, завладеть ими. И гладил, лаская, и что-то нашептывал, не позволяя отделиться, весь в ней был и того же в ответ ждал. Теперь тонул в ощущениях, двигаясь плавно, медленно, ее рваные стоны выслушивая. Больше контакта хотел, потому и вжимался грудью в узкую спину, руками по ягодицам водил, подминал Марту под себя, или удерживал, насаживая сверху. Стонал с ней в унисон, кричал с ней от очередного оргазма. Всю ночь мучил, впитывал в себя непростое решение и ей то же втолковывал. То, как за него руками цеплялась всякий раз, как позу менял, распознавал без слов — боялась, что уйдет. Неглупая. Все понимала. Как дрожала, находясь на грани смешанных чувств, видел, и каждый раз на свою сторону перетягивал. Эта ночь не была откровением. Она преступлением была. Его преступлением против любимой женщины. Но иначе не мог. Видимо, как-то неправильно любил…
Глава 30
Когда солнце начало неспешное движение вверх, Марта уже спала. А к Вадиму сон не шел. Он с постели встал, осмотрелся в поисках одежды и недовольно вздохнул. То, в чем пришел, впору спалить в печи — вонь с зоны в новую жизнь тащить он точно не собирался. Медленно перебирая пальцами по небритому подбородку, взгляд на Марту перевел. Нахмурился. Такой он ее уже видел. В их первый раз. Измученную, разбитую… С яркими кровоподтеками, с разлитыми, неправильной формы ссадинами, с крутыми царапинами по всему телу… Спина, плечи, шея до самого подбородка… Запястья с визуально заметными кандалами после недавней страсти, разорванные ее острыми ногтями ладони. И любовь его, такая же корявая… только она душу топтала, а вот он сам — тело.
К брюкам наклонился, достал из кармана смятую пачку дешевых сигарет, зажигалку, и отшвырнул тряпки в сторону за ненадобностью. Сидя на кухне, закурил, мысленно пытаясь анализировать. Думал, а по всему выходило, что где-то ошибся. «Где-то» — криво усмехнулся… Ведь мог наверняка сказать, где именно. Жизнь его — как трясина болотная, все вокруг себя в воронку закручивало, вглубь затягивало, а Марту и тянуть не нужно было, она
В один момент вся жизнь перед глазами пролетела, а вспомнить-то, как оказалось, и нечего… Только счастливая улыбка Марты стоит как картинка. Они тогда только познакомились. Потом подружились. Потом он сошел с ума. А прояснилось в мозгах как-то вдруг, резко, когда конторский водила, Серега, позвонил и сказал, что Марты в поликлинике нет. Вот она еще десять минут назад позвонила и сказала, что с беременностью что-то не так, а теперь ее просто нет. Откуда ноги растут, знал через сорок минут. Через час знал, по чьей наводке. Через два нашел и пристрелил двух ублюдков, которые затолкали ее в свою машину, а через четыре стоял перед Самохиным и смотрел в его пустые глаза. Так странно, но в них действительно было пусто. Ни ненависти, ни злости, ни вызова. Как только в подвал спустился, так в нос и ударил тошнотворный запах крови. Наверно, это был тот самый момент, когда подумал, что лучше бы он сдох.
Сестру Самохина изуродовали сотрудники его отдела. В общую камеру к отморозкам отправили, а там вызов — убийство, и вышло так, что на всю ночь закрыли, а наутро и ухом не повели. Через сутки только опомнились. Вадим знал. Знал и о том, что с ней случилось после. Сам-то он тогда в Москве был. Вызвали, наградили, а как приехал, руки опустились. Виноватым мозги вставил, из органов попер, а дальше жизнь своим чередом. Только, как оказалось, не у всех.
То, что в подвальном помещении творилось, стало понятно без слов. Лужа крови, черные запекшиеся сгустки там же, жменя окурков в кривой банке из-под консервов и стойкий запах мужского пота. Все внутри закрутилось в тугую спираль. Так, что и вздохнуть толком не получалось. Тело налито тяжестью, голова не соображает и одна мысль: «только бы жива». Самохин ее прочел и глаза прикрыл, растирая их пальцами.
— Она в областной больнице. — Пробормотал. И отчего-то не стал сопротивляться, когда Вадим его на улицу выволок и в багажник затолкнул.
В больницу прилетел, врачам бабла отстегнул и свою девочку увидеть смог. Цела. Выскаблили. Детей, скорее всего, не будет. Она спала после наркоза. Бледная, практически прозрачная кожа, отдающие синевой губы, впавшие глаза с темными кругами. Чужих слов слышать не хотел — одеяло сдернул и лично убедился в том, что ни одна тварь ее не тронула. Несколько незначительных ссадин. Только тогда, наверно, и отпустило. Только тогда спасительная темнота перед глазами зависла. Заверенный обещаниями врачей, что Марта проспит еще несколько часов, вернулся к машине. А там на пустырь и снова к Самохину. Слова были лишними. Они оба знали, что это значит.
Вадим не помнил, как бил, куда, сколько раз. Но когда опомнился, тот больше напоминал кусок мяса.
К Марте вернулся и всю ночь провел в ее палате. На самом деле, боялся того момента, когда она откроет глаза. Ведь обещал, что будет беречь, а получилось, что слово не сдержал. Она так и не проснулась, а уже пора было выезжать на службу.
Когда увидел ее в следующий раз, просто не узнал. Что-то в девочке сломалось. Что-то такое, что не бросается в глаза при первом взгляде, что нельзя уловить, а можно заметить утрату только спустя время. Марта, и та не поняла, а он догадался, что она потеряла свою наивность, свою слабость, свою способность довериться полностью.
Сказать тогда про детей так и не смог. Не смог и спустя время, впрочем, его оказалось катастрофически мало. Жизнь рушилась, как карточный домик. Отец умер, те, кого считал друзьями, в тот момент отсеялись сами собой. Руку помощи тогда протянул только Медведев, отказаться от этой руки, прямой наводкой уходящей в могилу, значило подписать смертный приговор. Марте в первую очередь. Тот даже таиться не стал. «Говорят, ты влюбился? Считай, что я делаю тебе царский подарок, позволяя самому от этой глупой затеи отказаться» — усмехнулся тогда старик. «Придет время, и все можно будет вернуть на свои места, но сейчас ты не в том положении, чтобы даже думать о вариантах. Их просто нет». Это были слова человека, шутить с которым было бы весьма опрометчиво, и с Мартой пришлось расстаться. Вадим тогда тоже считал, что на время.