Шакалота. Цена свободы
Шрифт:
– Ты ещё тут? – приваливаюсь обратно к спинке дивана и смотрю на Светлакову, красивую, как всегда, ухоженную. Как кукла пластмассовая.
– Не думаешь, что завязывать пора?
Роняю голову набок:
– У тебя смена началась, или что?
– Смена?
– Ночного психолога, – смеюсь с одной из самых своих тупых шуток, а эта всё больше лицо своё разукрашенное кривит.
– Мне жаль Костю, – и вдруг выпаливает. Очень не вовремя грёбаное своё
– Себя пожалей, – а у меня в голове даже как-то свежее становится. Она ведь даже не знала его… А все кто знал, так и вообще – твари последние.
– Просто свали, – откидываюсь затылком на спинку дивана и закрываю глаза.
– Посмотри в кого ты превратился, Яроцкий, – ещё и упрекать меня берётся. – Пьяный, жалкий, никому не нужный.
Перекатываю голову набок и, язвительно улыбаясь, смотрю на Светлакову из-под полуприкрытых век:
– Много у нас общего, да?
– Я не пьяная, – цедит.
– Да, но в остальном-то!
– Да что ты знаешь?
О, непробиваемую принцессу за живое задели?
– Можно не быть проницательным, когда всё лежит на поверхности.
Вероника холодно усмехается и складывает руки на груди, которую с трудом маленькая тряпочка прикрывает, не оставляя места для фантазий.
– Это я-то поверхностная?
– Типа того, – вновь вздыхаю. Говорить не просто сложно – говорить в принципе не хочется.
– Где твои друзья? – спрашивает.
– Друзья? – смеюсь. – Это ты о ком сейчас?
– Где Паша, Оскар? Давай я позвоню кому-нибудь из них.
Выхватываю у неё телефон и смотрю на заставку. Свою фотку поставила. Охренеть.
– Даааа… – протягиваю весело. – Да у тебя всё ещё хуже, чем кажется.
– Отдай.
– А то что? Охрану позовёшь? Давай, я не против.
Уходит куда-то. Думаю, что за теми шкафами у входа, но нет, возвращается в компании двух бокалов пива. Один опускает на столик передо мной, ко второму тут же прикладывается.
Долго не раздумывая – ну а чего добру пропадать, – хватаю второй бокал и практически залпом осушаю.
– Уже лучше, – хмыкаю и лезу в карман за бумажником. – Ладно, мне пора. Сколько?
– Что сколько? – смотрит в недоумении.
– За пиво наше сколько?
Фыркает, отбрасывая волосы за спину, и даже взгляда решает не удостаивать:
– За счёт заведения.
– То есть за счёт кошелька твоего папаши, – достаю пару купюр и бросаю на стол. – Что? Кто-то впервые в жизни за тебя заплатил? Непривычное ощущение и всё такое? – продолжаю посмеиваться.
– А ты эти деньги сам заработал, ага, – цинично посмеиваясь, кивает на мой бумажник.
– Это – компенсация папаши в честь смерти моего друга, – прячу бумажник в карман. – Но без них я не напьюсь, увы.
– Да что с тобой не так? – головой качает.
– А с тобой? – поднимаюсь на ноги. Слегка ведёт в бок, но устоять на ногах удаётся всё же. – Иди, – киваю в сторону бара, – пора продлевать аренду друзей, а то обидятся ещё.
– По крайней мере, я не одна, – поднимается с дивана и с вызовом смотрит.
– Правда? – с горечью усмехаюсь и практически вплотную приближаюсь к Светлаковой. – А если у твоего папаши деньги закончатся, сможешь сказать то же самое? Хрен, да?.. Ты одна. Даже сейчас, в толпе людей… ты одна.
– Как и ты, – читаю по губам, и вдруг такое жгучее желание просыпается поцеловать их. Просто, чтобы забыться. Просто потому что плевать, с кем это делать. Просто потому, что две недели назад умер мой лучший друг, и мне, сука, нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума!
– Как и я, – отвечаю, накрывая губы Светлаковой своими.
***
– Доброе утро. Садитесь, – Николай Генрихович открывает журнал и просит старосту назвать отсутствующих. – Яроцкий!
– Здесь я.
– Молодец. Кепку сними!
Украдкой поглядываю, как Макс нехотя стягивает с головы кепку и небрежно ерошит волосы. Простой жест – ничего особенного, а у меня вновь всё внутри расцветает, а желание улыбнуться настолько велико, что приходится немедленно спрятаться за учебником математики и раз десять подряд пробурчать себе под нос название темы, которую проходить не раньше, чем в следующей четверти будем.
– У Багряновой праздник сегодня? – слышу, как перешёптываются девчонки со среднего ряда.
– Ничего такая, – кто-то из ребят замечает, и я ещё ниже сползаю на стуле.
– Итак! Васильев идёт к доске! – объявляет Николай Генрихович, и половина класса с облегчением вздыхает. – Остальные передают мне тетради с домашней работой.
– Давай свою, – не глядя на Макса, протягиваю ему руку и получаю лишь хлопок по ладони.
– Ты серьёзно? – глаза сужает, с насмешкой фыркает и прилипает к парте щекой. – Разбудишь, когда вся эта фигня закончится.
– Фигня? Мы на уроке, – шиплю.
– Ну. А я о чём? – зевает, прикрывая рот ладонью, и набрасывает на лицо кепку.
Что-то слабо ударяет по плечу и к ногам падает скомканный клочок бумаги. Оглядываюсь и вижу, как Вероника намекающе кивает на записку.
«Попросись выйти в туалет. Надо поговорить», – написано в ней.
Хмуро смотрю на Светлакову, и та головой в ответ кивает, подгоняет.
Поднимаю руку и нехотя озвучиваю:
– Можно выйти?
– Урок только начался, Лиза.
– Мне срочно.