Шальные миллионы

Дроздов Иван Владимирович

— Вы о чем-то задумались, сударыня? — привел ее в чувство Старрок. — На вас мы возлагаем особые надежды. Вы на равных с женой Иванова, вхожи всюду, куда ступает и ее нога, сможете сыграть главную роль в заключительном акте нашего спектакля.

— А если не смогу, наконец, не захочу?

— Почему?

— Потому что мы подруги.

— Вы подружки, — да, но вы, может быть, не представляете, о чем мы ведем тут речь. Силай Иванов обокрал не вас, не меня, не вот его, — он показал на Костю, — он обворовал народ, вывез за границу Братскую ГЭС или

две тысячи стоквартирных домов — целый большой город! Вам этого мало? Вы не хотите вернуть все это своему государству, народу?

— Я, во-первых, не представляю, как можно эти богатства вернуть народу, а во-вторых — где гарантия, что миллиарды, которые мы отнимем, не попадут в карман другого такого же Иванова?

— Ну это, милая моя, — развел руки Старрок, — уже наша забота! Одно вам скажу, — и это вы должны запомнить: или мы накроем миллиарды Иванова, или их из-под носа у нас выдернет Малыш, а может, закордонные банкиры. Я сколотил легион, — ваш, воронинский отряд будет в авангарде. Командовать отрядом назначаю подполковника Воронина…

Совещание длилось долго, а когда Воронины вышли из министерства, Костя сказал:

— Вы оба в Москве впервые. Пойдемте-ка пешком, будем знакомиться с матушкой-столицей.

— Не знаю, как вы, — заговорил Сергей, — а я так и не понял, чего от нас хотят.

— Пока этого и он, Старрок, не вполне понимает. Идет разборка мафий, война банков, и кто тут за кем бежит, понять трудно. И что за фрукт сам Старрок, какому богу он служит — это тоже неизвестно. Но все мы знаем: Советский Союз рухнул, а Россия еще не встала на ноги, служить в наше время приходится лицам. Однако и то верно: мы ведь с вами не лыком шиты, одно слово — казаки!

Магическое это слово взбодрило Ворониных, они заулыбались и прибавили шагу.

Единственный сын и наследник умирающего Силая Иванова отмечал день рождения, — Борису исполнилось двадцать пять лет. Но именно в этот день с ним стали происходить необыкновенные, почти фантастические злоключения. И начались они с того, что за час до съезда гостей он в своей квартире на Литейном проспекте встретил гуляющих по комнатам жену свою Нину и ее подругу Анну.

— Вы?.. Здесь?.. — удивился Иванов, войдя в библиотеку и застав молодых особ у книжных полок.

— Как видишь, — улыбнулась Нина, — с вашего позволения.

— С моего?

— А чьего же? В этой квартире может появиться человек только с твоего разрешения. Я тут не хозяйка, и вообще…

— Да-да, что я говорю… — смешался Иванов и стал здороваться с Анютой, которую он несколько раз видел и которая его интересовала особенно; она нравилась ему все больше и больше, однако, памятуя усвоенную с детства манеру прятать свои мысли и чувства и всякого человека встречать одной и той же улыбкой, он и к Анне не выказывал интереса и, помнится даже, не говорил ей приличествующих комплиментов, на которые был всегда горазд.

Сейчас же Иванов забыл о своей привычке дозировать вежливость, — широко раскрыл глаза и выпрямился

точно перед генералом, и что-то проговорил бессвязное, явно пораженный и обескураженный красотою девушки.

— Вы казачка с Дона. Я помню. Да-да, с Дона, — говорил он, точно столетний дед, кивая головой.

Она наклонилась к нему и говорила нарочито громко, лукаво посверкивая своими синими, как майское небо, глазами. Анюта от природы обладала чувством юмора, мгновенно улавливала смешную ситуацию и не отказывала себе в удовольствии углубить ее, привнести в нее свою долю.

— Вы не ошиблись, я жила на Дону. У нас там все казаки.

— Читал вашу книгу, — вот она. — Он прошел к письменному столу и поднял над головой книгу Анны. — Изумительная, честное слово! Я читал Шолохова, — не понимаю его, не люблю, а ваши рассказы, — он еще выше поднял книгу, — я читал их два раза.

— Два раза? — удивилась Нина. — Для тебя это очень странно, ты и вообще-то книг не читаешь, а эту — два раза!..

Нина проговорила эти слова со смешанным чувством изумления и тревоги, — взгляд ее был растерянный, и Анюта подумала: «Ну вот, еще вздумает ревновать!» Она помнила наставления Кости держаться ближе к Ивановым, и чем ближе, тем лучше. Но если возникнет ревность?..

— Вы льстите мне, мой слабый талант не заслуживает такого внимания.

И это были слова, которые, как холодный душ, остудили энтузиазм Иванова, блеск в его глазах потух, он вежливо поклонился.

— Да-да. Угу. Так, пожалуйста, милости прошу, будьте как дома.

Слова эти ничего не выражали, но Анна была уязвлена таким неожиданным завершением разговора. Она не знала, что Иванов вдруг вспомнил о необходимости держать свой характер и мгновенно набросил на себя маску. Он был убежден, что эта «деревенская дурочка», хотя она и написала книгу, никуда не уйдет, раз попала в круг его зрения. Но какую тактику избрать по отношении к ней, он пока не знал.

Иванов, хотя и был молод, — недавно вылупился из юношеской бесшабашной жизни, — однако всерьез думал, что уже вполне научился за своей улыбкой и «разоружающей», как сказал однажды его дед раввин, вежливостью прятать свои истинные намерения. Из науки деда следовало: надо научиться прятать свои истинные намерения, загонять как можно глубже в тайники души мысли и чувства, — и тогда ты обретешь силу.

— Но какие же намерения, — спрашивал он деда, — можно показывать людям?

— А те, которые им могут понравиться. Только приятные всем мысли и чувства люди должны от тебя слышать и видеть на твоем лице.

Сейчас Иванов мучительно соображал: «Когда же он разрешил Максу пустить в квартиру на Литейном Нину и Анну? Забыл!.. Что со мной происходит?..»

Едва только вышел хозяин из библиотеки, как сюда вошел молодой, атлетического склада человек и почти с порога громко представился:

— Ратмир!

Скорым шагом приблизился к дамам и без жеманства, почти развязно пожал руку Нине, а затем, пристрастно заглядывая в глаза Анне, проговорил: