Шальные миллионы
Шрифт:
— Что, завидуешь? — Нина полюбовалась перстнем. Сняла с пальца. — На! Дарю тебе.
— Ты что, — в своем уме? Такая вещь!
— Да, такая. Всякий бы резидент позавидовал, а тебе дарю. Потому что люблю тебя, вот как люблю!
И Нина схватила Анюту, прижалась к ней, целовала в лоб, щеки, волосы.
— Сумасшедшая! Обмуслякала всю. А перстень не возьму. Он и тебе нужен.
— Мне? — достала с заднего сиденья дорожную сумку, вынула из нее другой перстень, — похожий, но все-таки другой формы. И тоже массивный, с раздувшимися боками. — Видишь? Нашла, о ком беспокоиться. Бери, говорю тебе, и носи. Приспеет момент, — вот как нынешний, — вмиг уймешь кого хочешь.
Анюта взяла подарок и нежно обняла подругу. И они долго сидели так.
Счастлив человек, имеющий хотя бы одного друга!
К переправе через Дон подъехали ночью. Паром не ходил, в очереди стояло несколько машин, — одна из них легковая. Водители спали в кабинах. Молодой парень вышел из легковой, подошел к «форду».
— О, девчонки! Можно посмотреть вашу карету? Никогда еще не видел такой.
Обошел машину, поеживаясь от холода.
— Пустили бы меня к себе, замерз. Анна растворила заднюю дверцу:
— Залезай.
Парень нырнул на сиденье.
— О-о, тепло! А я свой мотор не гоняю, бензин берегу. Он сегодня дорогой… А вы, девочки, откуда?
— Из Петербурга, — отвечала Анна.
— Врешь! Скажи правду.
— И не вру совсем. Из Питера мы. Двое суток едем. А ты откуда? В Каслинской таких не видела.
— Но ты же питерская.
— А и не питерская. Я — Анна Воронина. Слышал, может быть?
— Анюта! Слышал, но встречаться не приходилось. Сергея, брата твоего, знаю. Иловлинский я, Петр Чистяков.
— А я тебя видела. В агропроме начальника возил.
— Точно! Вот история: ты меня знаешь, а я тебя нет.
— Парень-то ты вон какой заметный. Таких за версту видно.
Они громко и долго смеялись. А насмеявшись, Анна сказала:
— Ладно, ребята. Давайте спать.
И прислонилась к дверце, закрыла глаза. Парень и вовсе разлегся на сиденье. А Нина подумала: «Тут, на Дону, другие нравы. И люди другие». И тоже отклонилась к дверце, и задремала. Скоро они уже спали сном младенцев. И тогда только проснулись, когда на переправе послышались голоса, возникло движение.
Петр помогал Анне въехать на паром, бежал возле машины, командовал, куда и как рулить, где прибавить газ, где убавить.
Девушка впервые переезжала переправу, — убедилась, что дело это не такое легкое. Поблагодарила Петра, а узнав, что к обеду он вернется в районный центр, попросила заехать в милицию, разыскать там Сергея.
— У дяди Жени есть телефон.
— Есть, но до Сергея не всегда удается дозвониться.
Проезжали мимо церкви. Анна остановилась и предложила Нине зайти с ней внутрь. Их встретил сторож, — ветхий старичок в казацкой фуражке царских времен, — Григорий Федорович. Завидев Анну, поклонился ей низко, почти до земли.
— Здравствуй, доченька, Аннушка, дай тебе, Господи, счастья, жениха хорошего, и деток здоровеньких, и всяческих благ, и долгой-долгой жизни.
— К чему речь такая, дедушка Григорий?
— От мира всего тебе кланяюсь, от казаков-станичников за хлопоты твои и заботы. Церквушку-то, люди говорят, на твои денежки ставим. Посмотри-ка, что тут за два месяца мастера понаделали. Уж и окна застеклили, и пол настелили, а Олег, всему голова, и по ночам трудится: иконостас, простенки, окаем по купольному основанию — все своими руками расписывает. И все, говорит, за твои денежки, Аннушка. Да вы сюда проходите, к амвону, — вон там, в стружках и спит Олег Филиппович.
Под брезентом в пальто и в шапке спал на древесных пахучих стружках Олег. Анна не стала его будить, сказала сторожу:
— Пусть спит, а когда проснется, скажите, что я приехала.
И подруги по главной улице станицы проехали к дому дяди Жени. Гараж был открыт, и Анна завела в него автомобиль. А когда девушки вышли из гаража, их на крыльце встречал Евгений Владимирович. Выговаривал:
— Ни телеграммы, ни звонка — как снег на голову.
Двоюродный дедушка, как и родной дед Василий, любил Анну даже, кажется, больше сыновей своих. Анна родилась в его доме, росла, училась в школе… Родители ее мотались по стране: то в институте учились, то по распределению в дальних краях работали и дома своего не имели. Анна ездила с ними, но больше жила в Каслинской и Евгения Владимировича называла дядей. В его доме и комната для нее всегда была прибрана. Никому ее не отдавал Евгений Владимирович и после того, как родители Анны отстроили свой дом на хуторе. И неизвестно, где она жила больше, — у себя или у дяди Жени.
Очень понравилась Анютина комната Нине.
— Лучше всяких гостиниц! Прелесть какая! Я буду жить с тобой? Не возражаешь? И спать буду здесь, на диване.
— Э, нет! Спать ты будешь на моей кровати. У нас, казаков, такой закон: гостя сажают в красный угол и кусок ему дают самый лучший.
Нина села на кровать и стала качаться на пружинах. Из окна она видела Дон, лес на том берегу и чистое синее небо. Чуть в стороне, над лесом, занималась заря. Солнце, казалось, вот-вот выкатится из-за черты горизонта и разольет по донской стороне свою тепло-светлую благость. И лес, и Дон, и лодки рыбаков замерли в счастливом ожидании светила.
— Анюта, милая, как тут хорошо! Господи, как хорошо! И какое это для меня счастье, что я к тебе приехала.
Анна повесила подруге на плечо мохнатое полотенце.
— Пойдем в ванную, купать тебя буду.
Потом они сидели за большим дубовым столом в гостиной и ели жареную картошку с луком и салом и с солеными грибами. Дядя Женя достал бутылку вина, но ни Анна, ни Нина пить не стали. Анна заметила, — и это ей особенно понравилось в новой подруге, — Нина не пила спиртное вовсе, и даже в гостинице, когда на нее наседал Иванов, брала только слабое вино, да и то лишь пригубливала.
Впоследствии, когда многое откроется Анне, она узнает и причину такого отношения к спиртному Нины. Поначалу, когда она приехала в Москву на конкурс красоты, устроители конкурса — типы, подобные Иванову, — вечерами в номерах гостиниц и в ресторанах пытались ее напоить, а потом нахально лезли к ней. Тогда она и дала себе слово: в ресторан с подонками не ходить, спиртного не пить ни капли. И в знакомствах быть разборчивой. И сразу же заметила: ее всячески отодвигают в тень, ей заранее отвели место, далекое от призового. И она собралась уже уезжать в Елабугу, как вдруг подвернулся Иванов, — тоже не без устроителей конкурса. Про Иванова шепнули на ухо: «Отец живет в Штатах, миллиардер. Если понравишься ему, будешь жить как королева».