Шальные миллионы
Шрифт:
Шугалей стрельнул взглядом в Амалию, сидевшую на диване у окна, и, не сумев постигнуть ее места в этом сообществе, продолжал:
— Вы дайте мне доверенность на ведение дел за границей, и я буду пробовать книгу в Штатах, а потом в Англии. Если она и там пойдет, вы представляете, что мы будем иметь?
Анна и Амалия смотрели на Костю, а он старался разгадать в предложениях Шугалея подвох, который непременно тут был. Доверенность? Значит будет, как и я, полным хозяином рукописи. И будет диктовать условия. Сказал:
— Можем оформить договор, а не доверенность.
Шугалей чертыхнулся:
— С кем договор заключать? Вы знаете, кто будет переводить книгу, кто издавать, — знаете?.. Я не знаю, а вы знаете, странный вы человек.
Шугалей нервничал. И Костя видел не только это, но еще и то, что перед ним сидел делец невысокого полета: малокультурен, несдержан, и речь его пряма как палка. Про таких говорят: они умные и хитрые. Но где же тут ум, хитрость? Да…
Костя понимал, что не имеет опыта в финансовых сделках и должен быть бдительным. Оставалось одно — довериться интуиции.
— Предлагаю вам вариант, — заговорил Костя. — Берите на себя перевод, оформление, издание пробного тиража, скажем, на английском языке. Если книга пойдет, я приеду, куда вы мне скажете, и мы все оформим.
Шугалей долго молчал, в уме производил расчеты. Было видно, что вариант ему хоть и не нравится, но он от него не откажется.
И он сказал:
— Пробный тираж будет стоить денег, и немалых.
— Сколько примерно?
— Рублей будет слишком много, хорошо бы иметь доллары.
— Найдем доллары.
— Рисунки, обложку на английском мы сделаем здесь, а набирать и печатать поедем в Штаты. Нужно будет тысяч десять.
— Ну, вот на это и составляйте договор. Если же нам будет сопутствовать удача, пойдем дальше.
— Ладно, это не очень так, как я бы хотел, но раз вы упрямитесь, будь по-вашему.
Пообещал завтра же оформить все документы.
А когда он ушел, Костя, обращаясь к Амалии и простирая руки над кучей денег, лежавших на столе, сказал:
— Ты видишь теперь, чем я вынужден заниматься. Не пришлось бы мне переменить милицейский мундир на сугубо гражданский.
Амалия не могла прийти в себя от волнения при виде таких денег и от всего нового, необычного и такого важного, что здесь происходило.
С тайной завистью и смутной тревогой смотрела на Анюту. Как поведет себя эта деревенская девушка, став хозяйкой миллионов? И какая судьба ожидает здесь Костю и, следовательно, ее саму?..
Чувствовала сердцем Амалия, что в жизни ее надвигаются перемены. Большие деньги несут с собой и большие заботы. И не всякий, кому они попадают, может устоять перед соблазнами, которые неизбежно явятся вслед за деньгами.
В ресторан с Ниной Анна не пошла, но в гостиничном номере они встречались еще два раза, а в третий раз Анюта застала подружку в слезах. Та в истерике каталась по кровати и на вопросы гостьи отвечала одно и то же:
— Не могу, ничего не могу сказать. Противно, отвратительно!
Наконец немного успокоилась, обняла Анюту.
— Не покидай меня, я боюсь. Не хочу оставаться с этими скотами. О-о-о… Если бы ты знала!..
Анна не просила рассказывать, не торопила и только успокаивала.
— Мы с тобой молодые, здоровые, у нас вся жизнь впереди. Ну а если кто обидел, оскорбил — расскажи мне, и мы вместе подумаем, как нам быть. Одна голова хорошо, а две лучше. Мы же с тобой казачки.
— Ты — казачка, а я… Какая же я казачка? Из Елабуги я, городок наш мирный, тихий.
— Мирный, говоришь. А девица-кавалерист Дурова откуда? В вашем городе родилась. Ваш городок когда-то был краем земли русской, а на краю, на рубежах, всегда были казаки. А ты к тому ж и лицом похожа на шолоховскую Аксинью. Выше голову, распрямись! Посмотри, какая ты красавица.
Нина обнимала Анну, прижималась к ней, увлажняла ее щеки слезами. Говорила:
— Ты чистая, ясная, — грязь тебя не касалась, не могу даже говорить тебе обо всем, что меня окружает, во что мажут меня, как оскорбляют. Аннушка, ты хотела ехать на Дон. Возьми меня с собой. Я хоть отдохну от Иванова, его друзей, — поживу у тебя недельку-другую. Возьми.
Анюте эта мысль показалась замечательной.
— А муж?.. Он тебя отпустит?
— Муж объелся груш. Плевать я на него хотела. И спрашивать не стану.
— Ну нет, так бы не следовало. Но если по-хорошему…
— Ах, ты ничего не знаешь о наших отношениях. Иванов живет на квартире, где я не бываю. Там кодло, тайный кружок каких-то темных людишек. Иногда они врываются и ко мне. И творят тут… Но нет, тебе не надо ничего знать. Гадко и противно!.. Напиваются, вкручивают синие, голубые, красные лампы, — и начинается шабаш. Коллективный секс. И меня тянут, я упираюсь, а они тянут, рвут одежду.
Анна не знала, что такое коллективный секс, но не хотела выставлять себя деревенской дурой. Да и догадывалась, что это возможно лишь с проститутками, да и то с совсем низко падшими.
Голова шла кругом от этих петербургских открытий. И хотелось ей заткнуть уши, ничего не знать, не слышать, но чудная девушка из Елабуги словно белка вращалась в чертовом колесе и не могла отвернуться, хлопнуть дверью, уйти в свой мир — здоровый, чистый, прекрасный мир, из которого она приехала на конкурс красоты.
Нина схватила Анну за руку, заглянула в глаза:
— Ты меня презираешь, да? Но поверь: я сопротивлялась, я вчера ударила Иванова, а его друга, порвавшего на мне платье, так двинула ногой…