Шальные миллионы
Шрифт:
— Ты думаешь, и здесь Малыш замешан? — с грустной ноткой проговорила Анна. Не верилось ей в такое его злодейство, душа противилась.
— Я точно не могу сказать. Мы еще очень мало знаем. Неведомо, зачем приезжал Фридман, что за человек этот Сэм? И, наконец, какое новое дело они здесь затевают? Мафия умеет хранить свои секреты. Она в этом плане может поспорить с любой разведкой.
— Я попытаюсь узнать, — робко заметила Анюта.
— Узнать? Но как? Привлечешь к этому Нину?
— Я попытаюсь. И через два-три дня тебе доложу. Костя подумал о Малыше: она надеется выведать у него, они часто бывают вместе… И эта догадка ножом резанула сердце. Малыш молод, хорош собой. В их отношениях может возникнуть симпатия, может, уже возникла! Костя умен, сдержан, умеет владеть собой. Заговорил спокойно:
— Попытайся узнать. Нам это очень важно. Но теперь мне нужен твой радиотелефон.
Костя позвонил Стефану Бурлеску.
— Стефан, это я, Костя, Я чуть не попал в преисподнюю, но об этом потом. Прошу тебя: никому не говори о моем звонке. Возьми брюки, рубашку, ботинки и поезжай к рыжему камню. Мы там загорали с Фридманом.
— Через двадцать минут я буду там.
Костя, водворяя в гнездо антенну и, разглядывая радиотелефон, сказал:
— Хорошая штука. Мне бы такой.
— Возьми.
— Хорошо, я возьму, а если потребуется — скажешь, верну тебе.
И снова его кольнула ревность. Она теперь в таком мире, где все возможно. Да и сама… А, кстати, каковы теперь ее собственные капиталы?
Подумал об этом, но не спросил. Чем больше у Анны становилось денег, тем реже Костя о них заговаривал. Им бы нужно поменяться ролями, но судьба распорядилась иначе.
В иллюминаторе они видели море, по-прежнему вокруг никого не было.
Высаживаясь у камня, где ожидал его Стефан Бурлеску, Костя негромко просил Анну:
— Скажи Малышу, что Фридмана и подполковника Воронина больше нет, они погибли в какой-то разборке.
— А если он захочет знать подробности?
— Ты ему скажешь: звонил аноним, сообщил только это.
На том они расстались, и Анна скоро вернулась в «Шалаш».
В конце прорытого для катера канала, в сторонке от причала, где она закрывала на замок свой «Назон», появилась защитного цвета палатка, и возле нее с породистой овчаркой сидел молодой парень и робким улыбчивым взглядом встречал Анну. А когда она выбирала с кормы цепь, подскочил к ней и на английском спросил:
— Не помочь ли вам, миссис?
— Благодарю вас, я все делаю сама, — ответила Анна на его родном английском.
— Вас ждет обед. Пожалуйте, сударыня.
Взял ее под руку и повел к беседке, где был накрыт стол и стояли с салфеткой на руке Данилыч и незнакомая, очень милая официантка.
Подставляя Анюте плетеное кресло, Малыш повелительно сказал Данилычу:
— Вы можете идти.
И дал знак официантке: удалитесь.
В противоположной от причала стороне Анюта заметила вторую палатку и возле нее парня с овчаркой. Сказала:
— Тут целый палаточный городок появился. С чего бы это?
— Я принял дополнительные меры. На этот раз включил и вашу персону в объект охраны. Вы позволите?
Анна повела плечом, — дескать, мне все равно. Вид у нее был печальный, озабоченный, она лениво перебирала еду, глаз на собеседника не поднимала. Была уверена, что эпизод на море — дело рук Малыша, и не могла понять, как в этом с виду мирном и таком милом парне, в сущности юноше, уживались обходительный галантный кавалер, обладатель несметных богатств и расчетливый убийца, — подчас неповинных, непричастных к их аферам и гешефтам людей.
— Вася, сколько вам лет? — тихо спросила Анна.
— Двадцать восемь.
— Вы были женаты?
— Нет.
— А как вы начинали свои операции? Как ступили на такой путь?
Малыш задумался, лицо его покрылось заметной бледностью, он давно не слышал своего первородного имени. Для всех окружающих его людей он был Малышом, тем самым Малышом, который внушал страх и почтительность, имя которого повергало одних в неописуемый ужас, других принуждало молчать и смиряться. Все темные субъекты, попадавшие в орбиту афер с участием Малыша, знали, кто тут заказывает музыку и кому следует беспрекословно повиноваться. Если кто-то, зазевавшись, становился на его пути, его убирали, — быстро и жестоко, как сегодня убрали Фридмана и чуть было не убрали Костю. Одно только было не до конца ясно Анюте: все ли эти страшные дела творились по указу Малыша и с его ведома? Или, может быть, его «империя» уже так разрослась, что он, как большой воинский командир, предводительствуя битвой, не знал и не видел всего, что вершилось на поле боя. Не знала этого Анна, но ей теперь захотелось проникнуть в тайны жизни этого удивительного молодого человека. Она во второй или в третий раз назвала его Васей, как называла Малыша мама и все друзья детства, и видела в глазах его чувство признательности за эту домашнюю, может быть, любовную доверительность.
— За всем, что происходит со мной и в моей жизни, — начал он свой рассказ, — стоит Борис Иванов.
Малыш склонился к Анне, взял ее руку и нежно провел по ней ладонью. Потом коснулся губами поверх кисти. И поднял на Анюту свои большие выразительные глаза, — она отвела взор, не могла долго выдерживать его взгляда. Ей казалось, что на нее смотрит ребенок, ее собственный ребенок, — так они искренни и проникновенны были, его глаза.
— Мы с Борисом учились вместе в институте. И он предложил мне по окончании учебы работать с ним в московском банке, — мне, провинциальному парню со слабым дипломом. Я плохо учился и меня едва выпустили. Я, конечно, с радостью согласился, испытывал горячее чувство благодарности к своему покровителю. А он все мог, его боялись и вскоре назначили начальником отдела. Отец-то его — вон кто! И директор банка гнулся перед ним, как лакей. Ну, а потом… Союз развалился, а его отец вознесся к вершинам власти в России. Начались операции с долларом. Дела эти сложные, хитрые, — тут и мы не все понимали, но нас поражал размах сделок: счет шел на сотни миллионов, даже на миллиарды. Рубль слабел, доллар набирал силу, рубли выкачивались увесистыми тюками, доллар к нам тек слабым ручейком. Мы, банковские работники, первыми почуяли неладное: незримый и могучий действовал враг, ослаблял, рубил под корень финансы России, основу хозяйства страны. Силай Иванов, отец Бориса, ставил подписи под страшными документами. Я однажды намекнул Борису: дело нечисто! Он сказал: молчи, иначе задымишься синим пламенем. Отец, мол, не волен в поступках, он сам игрушка в руках могущественных сил. На арену вышли органы тайных разведок. Началась бесшумная война, — пострашнее той, с немцами.
Однажды директор банка заметался, — не хватало одной подписи на бумагах. Все подписи были, а одной нет. Важный чиновник внезапно умер, а подпись нужна была только его. Речь шла о миллиардах. На столе у Бориса я увидел эти важные бумаги и пустые графы без подписи. Он показал мне подпись того чиновника на других бумагах. И сказал: «И нельзя подделать». Я спросил: «Почему?» — «Документы так важны, что проходят экспертизу там, в Америке», — сказал он.
Я сел с краю его стола и шутя начертил подпись того чиновника. Борис удивился: так она была похожа. Побежал к директору банка. Тот позвал меня, предложил чистый лист, попросил несколько раз расписаться — за того чиновника. Я это сделал. И он долго разглядывал мои подделки — и в лупу, и на свет, и через объектив специального прибора. Потом ушел куда-то и его долго не было. Вернувшись в кабинет, куда-то звонил, долго убеждал в том, как это здорово у меня получилось. Несколько раз повторил: «Талант поразительный!»
Бумаги я потом подписал. И они успешно выдержали все экспертизы. Миллиардная сделка состоялась. И директор однажды пригласил меня и выдал чек Филадельфийского банка. Там значилась сумма в пятьдесят тысяч долларов. Директор сказал: «Это твой гонорар, но ты должен молчать как рыба». Так началась моя новая жизнь. Гонорары удваивались, утраивались, а однажды я сам назначил сумму гонорара. Мои клиенты вскинулись, но я сказал: «Отныне так будет всегда. Не хотите — поищите другого».
Я знал: замены мне не найдут, они сами об этом не раз говорили. Знал я и другое: моя жизнь в безопасности, я нужен всем темным силам. И все-таки принял меры, нанял охрану. В Англии, в конторе частных детективов, — ребят, которых разве дьявол один может перехитрить. Они мне стоили денег, но я к тому времени имел уже миллиарды. И знал, что больше меня имеет один Силай Иванов. И сын его имеет немало, но он слаб, подвержен алкоголю, а теперь еще и впрыскивает в себя всякую гадость. Борис — слякоть, не человек, но у него связи, он мне нужен. Такие люди опасны, но я ему нужен больше, чем он мне, и наши охраны автономны, действуют независимо друг от друга. И даже я не все знаю об их тайных пружинах. Одно лишь служит гарантией безопасности моей персоны, а теперь и твоей: семьдесят процентов платы от меня они получают в конце года. Так что… — если хочешь жить, исправно служи хозяину.