Шалости нечистой силы
Шрифт:
Стасик, сгорбившись под тяжестью головной боли и загадочной перестановки мебели, направился, шаркая тапочками, в коридор.
За дверью оказалась девушка. Невысокая, румяные щечки, коричневая парка, красная шапочка с помпоном.
– «Ваш домовой»! – радостно отсалютовала она, завидев Стасика на пороге.
Если он не рухнул, так это только благодаря Гале, которая, заслышав сии странные речи, вылетела в прихожую и подперла его со спины.
Едва Галина набрала воздуха в легкие, чтобы взять инициативу на себя, как Стасик вдруг выпалил:
– Это вы мебель в квартире переставили?
Девчушка посмотрела на них с испугом.
– В какой
– В моей!
– Когда?
– Сегодня!
– Но я же только что пришла!..
Галя вмешалась:
– Вот-вот, я хотела как раз выяснить: зачем вы пришли? И почему вы домовым назвались?
– Как же, – оживилась девушка, глядя на странную пару во все глаза, – вчера вот этот мужчина… – Она заглянула в бумажку. – …Стас Кудрявцев, правильно? – у нас в фирме был и оформил заказ на уборку квартиры. Наша фирма называется «Ваш домовой». Мы обычно заказы по телефону принимаем, но вы, – кивнула она на Стасика, – сказали, что мимо шли и решили заглянуть. И, ознакомившись с перечнем наших услуг, сделали заказ на уборку квартиры. Мне наша диспетчер, Ольга Михайловна, рассказала. И еще сказала, что у вас бородка и что вы симпатичный… И еще вы ручку у нас свою забыли, и Ольга Михайловна мне велела вам передать, потому что ручка эта вам дорога как память об отце. Вы так сказали, когда расписывались…
И с этими словами девушка протянула ему ручку.
– Твоя? – прищурилась Галя.
Стасик кивнул в ответ.
– Вы что-то путаете, – горячо заговорил он, – я никаких заказов не оформлял!
Девчушка усмехнулась:
– Как же, ведь это ваш адрес указан, верно?
И протянула Стасику какую-то бумажку под нос. Галя заглянула через плечо. Адрес был правильным.
Стасик только безнадежно махнул рукой, повернулся и исчез в глубине квартиры, оставив Галю выпутываться самой.
Пробормотав, что это недоразумение, и сунув девушке деньги за расходы на транспорт, Галя закрыла дверь и последовала за Стасиком.
Стасик лежал на диване бледный, закрыв глаза.
– Ручка действительно твоя?
– Моя, – не раскрывая глаз, отозвался Стасик. – Она у меня всегда в нагрудном кармане лежала. Я думал, что ее потерял… Но она вовсе не память об отце, не знаю, как я мог это ляпнуть, я ее сам в прошлом году купил!..
– Так ты там был?!
– Где?
– В фирме «Ваш домовой»!
– Да нет же!
– Тогда почему ты говоришь, что ты это «ляпнул»? Если ты там не был, то и не мог «ляпнуть»!
– Слушай, у меня башка совсем не варит… Может, мне еще аспирину принять?
– Погоди, так ты был или не был в «Домовом»?
– Галка, ты – садистка! Ты – инквизиция! Ты понимаешь, что я сейчас сдохну – так голова раскалывается?
Галя сходила снова на кухню и, едва бульк воды в горле у Стасика засвидетельствовал о прохождении таблетки по назначению, упрямо повторила:
– Ты был в «Домовом»?
– Не бы-ыл!!! – застонал Стасик, осторожно опуская голову на валик дивана. – Это у меня домовые были!!! Они мне мебель передвинули!!!
– Тогда откуда у них твоя ручка? – твердо вела следствие Галя.
– Галя, Галочка, родная, оставь меня в покое, а?
– Ручка действительно твоя? А то, может, просто такая же?
– Моя, моя… Я не знаю, как она у них оказалась, я в «Домовом» никогда не был и никогда о нем не слышал, и почему ко мне пришли домовые, я не знаю!!! И зачем мне мебель передвинули – тоже!!! Или ты скажешь, что я грузчиков вызвал, а потом забыл?!
– Знаешь что, Стасик, – задумчиво проговорила Галя, – не нравится мне все это. Сходи-ка ты вправду к врачу… Да поскорее!
Роман с Романом
Вера Лучникова была психологом. На психфаке отучилась еще в те годы, когда там преподавали кондовую психологию по-советски. Но позже, уже под ветрами перестройки, она написала книгу для начинающих бизнесменов о поведенческой специфике иностранных партнеров, связанной с особенностями их национального менталитета. Книга была написана языком простым и понятным любому (даже «начинающему бизнесмену»), примеры и советы были конкретны, легкий юмор придавал книге шарм, и она быстро сделалась популярной в кругах предпринимателей. И Анатолий, прочитав книгу, разыскал Веру и предложил ей работу у себя: понравился ее легкий юмор и глубокое знание предмета. Она согласилась: зарплата хорошая, работа интересная…
Анатолий мыслил широко: иностранный партнер имеет, как правило, определенный выбор на российском рынке, и, чтобы получить выгодный контракт, нужно выиграть его у конкурентов. В этом, по замыслу, и должна была ему помочь Вера Лучникова.
Конечно, он немного опасался: взял человека со стороны, совершенно незнакомого, без рекомендаций, если не считать книги. Но первая же встреча с Верой его успокоила, более того – порадовала, более того – обнадежила…
В чем именно обнадежила, он не смог бы сказать и еще меньше готов был признать, что ему сразу же захотелось завести с ней отношения, а уж какие именно – это и вовсе не подлежало осмыслению… Просто в Вере было что-то притягательное, что-то такое, что заставляло замедлять шаги, проходя мимо, что тянуло затеять разговор, пусть и пустячный, и ловить звуки голоса, и завороженно смотреть в лучистые глаза…
Вера была довольно высокой, тонкой – именно тонкой, а не худой, – с мягким, нежным покатом плеч и грациозной шеей. Изящный овал миловидного лица, гладкие русые волосы, темно-серые глаза в опушке каштановых ресниц («глаза Роми Шнайдер», – нашел сравнение Анатолий) лучились покоем и доброжелательностью. И еще, пожалуй, едва заметной иронией, необидной усмешкой, словно она понимала все то, что недоговаривал собеседник, но сразу же и прощала его маленькие хитрости и слабости…
В ней чудилось что-то старинное – эта мягкая женственность, несуетное достоинство, благородство осанки и жестов… Было легко ее представить в прошлом веке, например, на балу, с открытыми гладкими плечами, с жемчугами, охватывающими стройную шею. И, конечно, окруженную самыми блестящими поклонниками, потому что Вера была не просто красивой женщиной – Вера оказалась великолепным собеседником, а в прошлом веке это, кажется, в женщинах ценили…
Она была очень моложава; Анатолий прикинул – максимум тридцать три. Но когда стали оформлять ее на работу, выяснилось: тридцать восемь. И в этой моложавости было что-то трогательное. На нежном лице Веры первые, пока едва заметные морщинки казались печатью легкой усталости и отчего-то вызывали желание приласкать, приголубить, притянуть к себе и сказать: «Пойди приляг, отдохни, а я тебе чайку сделаю…»
Анатолий в свои пятьдесят четыре так или иначе смотрел на Веру как на девочку – будь ей тридцать или тридцать восемь. Но то, что ей именно тридцать восемь, почему-то умиляло его.