Шаман
Шрифт:
— Помогите! — плакала старушка. — Мы не пожалеем ничего. У меня один сын, никого больше в целом свете!
Александра Филипповна не глядела на старушку, сидела по-прежнему — неестественно прямо, словно закостенев, и было непонятно, почему вдруг она, готовая жалеть каждого, помочь каждому, так резко переменилась к этой старушке.
— Он умирает. Они даже не знакомы. За что, скажите?
Потуже затянула Александра Филипповна платок, спросила сухо:
— Вы сказали, он — Воробьёв?
Старушка часто закивала.
— Воробьёв. Он никогда не обидит никого, уж поверьте мне. — Её перманент сотрясался, казалось, лёгкие, пепельные кольца сейчас слетят с головы.
— Мой Кеша когда-то был
— Зачем вы мне рассказываете про неё? — прервала старушка.
— Добрая очень. Каждый день приносила Кеше цветы. Где только брала такие? Приехала она из Омска. Одна у родителей. Родители ждали девочку вот тут, у меня. Сядут рядом, смотрят в коридор, когда она появится вслед за Кешей. Даже чайку не попьют, ждут. Сильно верили: Кеша спасёт её. Кеша говорил им, что ещё две недели — и опасность исчезнет. Знаете, болезнь уже поддалась: боли в голове прошли, рвоты прошли, кровь у неё очистилась. Уже девочка могла понемногу ходить. Даже улыбаться стала. Стала спать. Тут он и пришёл.
— Кто? Сеня?
— Не Сеня. Милиционер, — жёстко сказала Александра Филипповна, поджала губы.
— Какой милиционер?
— Настоящий. В фуражке, в форме. — Александра Филипповна говорила незнакомым Нине, равнодушным голосом и вдруг закричала: — «Аккуратный»! — Равнодушие рассыпалось. — Так вот, он пришёл, аккуратный такой, вежливый. Показал удостоверение и бумагу. И стал переписывать всех, кто в тот день ждал Кешу. Аккуратно переписывал. Проставил год рождения каждого, адрес, профессию, даже зарплату записал. Потом попросил, культурненько так, всех разойтись по домам. А потом прямо пошёл в комнату, где Кеша занимался с девочкой. Девочка очень испугалась, закричала. Ну а моего Кешу увели. Держали его месяц с лишним.
— Зачем вы рассказываете всё это мне? При чём тут мой Сеня? — кивала часто старушка.
— Кеше что… — неторопливо продолжала Александра Филипповна. — Кеша там читал книжки. У него много книжек, а времени не хватает. Кеша совсем не пострадал. За него тут… один у нас есть… хлопотал… полковник. Кеше что, Кешу выпустили. — Александра Филипповна замолчала. Она молчала долго, и стучали настенные часы. — Девочка померла. Ей было шестнадцать лет.
Старушка не спросила ещё раз, при чём тут Сеня. Она встала, шагнула было к двери, видно, не смогла уйти, снова села.
— Приказ об аресте Кеши подписал Воробьёв. Милиционер-то показал нам ордерок. «Сам Воробьёв. Никак нельзя ослушаться, извините, — всё повторял. — Моя смена…» Скромный такой милиционер, вежливый, не спешил, аккуратно так
Старушка хотела что-то сказать, но Александра Филипповна не дала.
— Вышел Кеша, перво-наперво отправился к той девочке в гостиницу, а она как раз накануне и померла. Пробыл там недолго, вернулся. Надел белую рубашку, чёрный костюм и пошёл на приём к Воробьёву. — Александра Филипповна смотрела в окно сухими глазами. — Воробьёв не принял его, не захотел. Вернулся Кеша. Чего не знаю — не знаю, не при мне дело было, дочка слышала: он позвонил Воробьёву. Что наговорил, не знаю, врать не буду. И дочка не поняла. Только слышала, кричал он сильно. Потом стал бить стёкла в шкафах, посуду, совсем потерял голову.
— Мама, что я купила, мамочка! — влетела в кухню Оля. — Я такое достала! Бабушка, что мама вам сделает! Вы пальчики оближете. Я на рынке была. — Оля стала вытаскивать из сумки кульки. — Мам, вот тебе изюм. Вот тебе грибы, мама, сделаешь жюльены, хотя бы четыре горшочка. — Оля сияла.
Старушка встала.
— Я мать, вы мать, — трясла она головой. — Пусть меня не вылечит, теперь я понимаю, почему мне не помогает его лечение. Наверное, он знает, что я Сенина мать, и не хочет вылечить меня. Пусть я такой останусь навсегда, мне недолго уже. Сеня умирает. Я мать, вы мать.
— Доченька, умница, — ласково протянула Александра Филипповна. — Смотри, как всё купила по-хозяйски. Смотри, какая ты самостоятельная. Будешь хорошей хозяйкой. Давай-ка, повязывай фартук, помогай маме. И я уже никуда не пойду, опоздала. Устроим пир!
Старушка, согнувшись, пошла из кухни.
— Мам, давай я нарежу мясо. А потом мы пойдём гулять. Слышишь, мама? Мне мясник дал самый лучший кусок, говорит: «Молодой хозяйке!»
Ещё три недели назад Нина даже не заметила бы противоречия, сложности случившегося, сейчас же, отвыкшая от напряжённой работы, смятенно пыталась развязать узлы. Но тщетно. Мысли суетливо набегали, сталкивались, рвались. И, как когда-то, когда ей не давались фраза или ред. заключение, Нина переключилась на другую работу. Заспешила. Крем взбивала, вытаскивала из духовки слой за слоем будущего торта, готовила фарш для голубцов.
— Тут один полковник лечился у Кеши. Если бы не он, ни за что не остаться бы Кеше здесь, выслали бы, — никак не могла успокоиться Александра Филипповна. — А разве можно нам отсюда сдвинуться? Портрет моей дочки висит на Доске почёта, она у меня работает в текстильной промышленности. Могилы отцов у нас тут с Кешей: моего и его. Муж-то мой тоже в городе похоронен. Знаешь, каково уезжать от могил! Уедешь, пуповина порвётся. Все люди тут свои. Идёшь по улице, кланяются. Голо место не влечёт.
— А что за полковник? — спросила Нина. — Я тут видела полковника.
— Не простой полковник. Сначала и он изводил Кешу. Он большая власть. Требовал подписать бумагу, что Кеша не будет заниматься частной практикой. Не с самого полковника дело началось, а с газеты. Тут один явился на приём к Кеше, вынюхал всё, что ему надо, и прописал в газету фельетон под названием: «Куда смотрит милиция». Насажал в тот фельетон много трескучих слов и едучих вопросов: «А что, если про афериста-знахаря узнают в Москве?», «Почему партийные органы допускают колдовство и другие тёмные дела в советском обществе?» Полковник испугался Москвы, заставил Кешу подписать бумагу: не смей, мол, больных принимать на дому. А через некоторое время сам тяжело заболел. Приполз собственной персоной. Кеша мой, не будь дураком, показал ему фигу: «Иди, говорит, лечись своей бумагой». Еле уломал его полковник, порвал ту бумагу, поклялся помогать. Представь себе, сдержал слово, всё делает для Кеши, сколько раз уже спасал от беды. Только не смог защитить от Воробьёва, потому что Воробьёв ещё повыше его будет.