Шампавер. Безнравственные рассказы

Борель Петрюс

Очнувшись и вернув себе утраченную храбрость, я воспользовался передышкой певцов и, подойдя к старику, почтительно поздоровался с ним и сказал:

– Мессир, позвольте мне выразить удивление по поводу того, что столь знатная молодая особа находится вдали от общества, которое бы ее присутствие весьма украсило. Ежели вам будет угодно, я пойду впереди, и толпа расступится, пока вы не проводите ее в кружок дам.

– Милостивый государь, я не могу воспользоваться вашим любезным предложением; благодарю вас от всего сердца.

– Вы отменно любезны, мессир, – ответил я, – но отсюда мадмуазель будет трудно расслышать музыку.

В это мгновенье прелестная девица, зардевшись, поклонилась мне в знак благодарности, я же так смутился, что пробормотал что-то очень невнятное.

– Милостивый государь, – сказал тогда старик, – дочь моя Дина весьма вам признательна за ваше участие, я также сердечно вас благодарю, но для нас это

невозможно, мы из чужого роя, и пчелке нашей нельзя забираться в осиное гнездо, ей это слишком дорого обойдется. Я отошел; у меня было легко на душе, и я втайне радовался своей смелости. Однако я удалился лишь на несколько шагов, не теряя их из виду и не упуская возможности последовать за ними до их дома, в надежде разузнать о прекрасной незнакомке, увидеть ее на балконе, пробраться к ней самому или послать ей записку. Я тешил себя заманчивыми планами, игрою воображения; я узнаю, где она живет, прохожу под ее окном, она склоняется ко мне, я улыбаюсь ей, снимаю шляпу, жду, когда она выйдет, подкупаю ее дуэнью; или же следую за нею в церковь, мы как бы нечаянно встречаемся возле кропильницы, я слегка касаюсь перстами ее хорошенького пальчика, передавая святую воду; она подносит ее к милому личику, которого вскоре коснутся и мои губы. Все уже уладилось, я объяснился ей в любви, она мне ответила взаимностью, я принят в доме ее отца. Я испытывал неизъяснимое блаженство, я предавался мечтам. Однако по временам загадочный смысл речей, сказанных старцем, смущал меня: «Мы из чужого роя, и пчелке нашей нельзя забираться в осиное гнездо, ей это слишком дорого обойдется». Я строил тысячи догадок и начинал в них верить; фантазия моя все поминутно преображала: то мне казалось, что родина их – Испания, то – Богемия, то Босния, то Венеция, то Кифера; я производил их то в господарей, то в бояр, то в князей, путешествующих инкогнито, в изгнанников, потом предположения эти казались мне дикими; в самом деле, все это не могло побудить их держаться особняком и бояться беды. Затем я стал думать о самом имени Дина, оно не было мне незнакомо, мне смутно вспоминалось, что я уже слышал его, но я никак не мог припомнить, где и когда. Отдаленный шум заставил меня внезапно очнуться и разогнал все мечтания. Я стоял, опершись на ограду, в полном одиночестве, на опустевшем валу. Концерт окончился, и толпа разбрелась. Я топнул ногой, проклиная свою неуместную рассеянность; за миг счастье мое исчезло, нет больше надежды снова увидеть ее, страсть, вспыхнувшая ex abrupto, [223] теперь столь же стремительно обрывалась.

223

Внезапно (лат.).

Ах, не правда ли, встреча с милым существом, которое привлекает вас, завладевает вашими мыслями, какое это великое страдание! Вы повстречались на прогулке, на балу, в пути, в церкви, вы взглянули на него, на вас посмотрели в ответ, вы коснулись руки, вы поговорили украдкой, и вот вы влюблены, очарованы, захвачены, вы строите мечты о будущем, это уже любовь, пустившая корни, и внезапно, в одно мгновение, краткое, как вздох, как взгляд на небо, существо это упорхнуло, как птица, видение погасло – и вы остаетесь потрясенный, убитый. Мысль о том, что вы никогда больше не увидите молнию, ослепившую вас, женщину, нежданно ставшую вам подругой и пробным камнем всех способностей ваших и сил, мысль, что два существа, созданные друг для друга, для совместного счастья здесь, на земле, и даже в вечности, разлучены навсегда и обречены влачить жалкую жизнь, никогда уже не найдя родственной души и дорогого им разума и сердца, – мысль эта несказанно горька.

Долго прохаживался я по валу, сетуя на свою роковую неудачу и насмешку судьбы, которая поразила меня своей коварной стрелой, заронила мне в сердце любовь к женщине и тем нанесла мне смертельную рану.

Я бродил и проникался одиночеством и покоем, то и дело нарушаемым милым образом Дины, вновь и вновь проносившимся передо мной, касаясь моего лица и погружая меня то в мятежные бури, то в аскетический экстаз, то в лихорадочное сладострастие.

Когда я пришел к себе, башенные часы пробили час, час ночи; мучимый бессонницей и возвращаясь мыслями к пережитому, я вспомнил, что имя Дины, показавшееся мне знакомым, встречается в Библии; я зажег лампу, раскрыл свою Библию, всегда лежавшую на столике у кровати, и, перелистывая Книгу Бытия, прочел в главе XXXIV о том, как Дина была уведена Сихемом.

«¹Дина, дочь Лии, рожденная от Иакова, вышла посмотреть на дочерей земли той. ²И увидел ее Сихем, сын Эммора Евеянина, князя земли той,

и взял ее, и возлег с нею, и принудил ее насильно» и т. д., и т. д.

Находка эта исполнила меня радостью, я заключил, что, коль скоро у этой девушки еврейское имя, она, очевидно, еврейка. Восточный облик ее подтверждал мою догадку, и этим же я объяснил загадочный смысл слов, сказанных мне ее стариком-отцом. Успокоенный своим открытием, подбодренный этой маленькой удачей, я снова окрылился надеждой отыскать ее жилище и торжественно поклялся сделать все, чтобы достичь цели.

На следующий день рано утром я обегал весь город и, решив, что они, очевидно, приезжие иностранцы, начал с гостиниц; я ходил от «Золотого Креста» к «Святому духу», от «Герба Франции» к «Трем Маврам», от «Серебряного Льва» к «Святому Видалю», повсюду справляясь у хозяев, не остановился ли у них седобородый старик с юной дочерью по имени Дина. Но я всюду получал только отрицательные ответы. Я пошел к раввину, но и от него ничего не узнал.

Тогда, не падая духом, я стал опять ходить на гулянья, бродил по городскому валу, по площадям, посещал церкви, заглядывал в синагогу, не пропустил ни одного концерта, ездил даже в окрестности; но все было напрасно: я так и не напал на их след. После двухнедельных непрерывных и трудных поисков я отказался от этой мысли. Однако необходимость что-то делать поддерживала меня; без нее я сразу впал в отчаянье и в тоску; я перестал выходить, пролеживал полдня в постели, держа открытой Библию, и снова и снова перечитывал и целовал страницу, на которой светилось имя Дины.

Авиньон мне опостылел, я ненавидел его, я ненавидел все на свете; все мне казалось смрадным и пошлым, и эта страшная пустота постоянно становилась между мною и миром; меня стала преследовать мысль о смерти; мысль эту я, правда, и раньше постоянно носил в себе тяжелой ношей. Сердобольная хозяйка посоветовала мне съездить на несколько недель к отцу, поразвлечься и оправиться от недуга, который она по доброте своей приписывала тлетворному весеннему воздуху.

Итак, я возвратился в Монтелимар, но тоска моя неотступно следовала за мной. Уже с давних пор мне хотелось посмотреть прекрасный город Лион, вот я и отправился туда без промедления.

III

Lou gal r"em"eno l'alo [224]

Повела бы я тебя, привела бы я тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня, а я поила бы тебя ароматным вином, соком гранатовых яблок моих.

Библия [225]

Спустя несколько дней после моего приезда в этот город, где скука уже одолевала меня и где я укрепился в моем решении покончить все счеты с жизнью, за углом величественного и мрачного собора Святого Иоанна я увидел вдруг молодую девушку, она очень спешила. Походка ее показалась мне знакомой, я догнал ее, – это была Дина! И, однако, я не посмел себе в этом признаться, не посмел остановить ее и к ней обратиться. Я следовал за нею на расстоянии нескольких шагов, негромко окликая ее время от времени: «Дина! Дина!».

224

Петух хлопает крыльями (прованс.).

225

Песнь песней 8, 2.

Наконец она обернулась и поздоровалась со мной, хотя, как видно, не узнала меня. Тогда я заговорил с нею, весь дрожа.

– Сударыня, – начал я, – помните, как в Авиньоне, на городском валу, на концерте к вашему батюшке обратился молодой человек, вы еще тогда поблагодарили его за любезность?

– Как! Это вы?… – воскликнула она, приметно волнуясь, и коснулась моей руки, вся зардевшись, опустив голову, будто рассматривая плиты соборной паперти.

– О, прелестная Дина, как я счастлив, что вас повстречал! Не отталкивайте меня, дайте мне излить мои муки, все, что накопилось за это время в сердце. С того самого часа, как я увидел вас, я потерял покой! Вы возбудили во мне внезапную любовь, безудержную страсть.

Я ждал окончания концерта, чтобы проводить вас до дома, в надежде рано или поздно открыться вам в своей любви; с волнением слушал я музыку, и мне хотелось, чтобы она поскорее умолкла; но вы так сильно поразили меня в самое сердце, что мало-помалу я забылся в мечтах, а когда очнулся, то увидел, что стою один на валу; я долго искал вас потом, блуждая по городу, и все было тщетно; я дошел до отчаянья, смертельная грусть овладела мной, и, как видите, красавица Дина, я влачу свою тоску за собой! О, да будет благословенно небо, если это оно посылает мне счастье снова вас видеть! Вы, Дина, владычица моей жизни, я на коленях перед вами. Не отталкивайте меня, вы меня убьете!..