Шань
Шрифт:
— Поскольку ты умеешь держать язык за зубами, нам, похоже, следует лишить тебя возможности пользоваться своим талантом, — сказал он.
— Чт-то ты задумал?
Джейк мрачно усмехнулся, глядя на побелевшую физиономию Гао. Его усмешка была свирепой и беспощадной.
— У тебя многовато зубов, так что я решил подсократить их количество, выдергивая их один за другим.
— О господи! Ты сошел с ума! — Белоглазый Гао, точно завороженный, не сводил взгляда со сверкающего острия на конце лезвия ножа. Затем он хитровато, по-лисьи улыбнулся. — Отличная работа. Просто великолепная. Знаешь,
— Нет, Джейк. Ради всемогущего Будды — стану!.. Белоглазый Гао заверещал не своим голосом, когда Джейк погрузил нож в мягкую ткань десны нижней челюсти. Царапая эмаль, он повернул лезвие и, поддев один из зубов, вытащил его из гнезда.
— Джейк, какой бес вселился в тебя?
Из образовавшейся дырки хлынула кровь. Белоглазый Гао захрипел, давясь и издавая булькающие звуки. Он принялся бить себя самого кулаками по голове, чтобы остановить боль.
— О-о-о! — стонал он. — Он не говорил мне, что будет такое.
— Кто не говорил? — Джейк приблизил свое лицо к нему.
— Он не говорил, что мне будет больно. Что я... О Будда, мне так больно!
— Представь, что ты почувствуешь, когда я доберусь до верхней челюсти, — заметил Джейк, снова поднося нож ко рту Гао.
— Черт побери! Нет, только не это!
Извиваясь ужом, китаец попытался отползти в сторону, но Джейк крепко держал его.
Слезы катились по лицу Белоглазого Гао. Он выплюнул большой сгусток крови.
— Это не стоит таких мучений! Нет!
— Тебя готовил не Блустоун, это же очевидно, — Джейк сделал паузу. — Тогда кто же? Даниэла Воркута?
— Вонючая баба? — презрительно отозвался Белоглазый Гао. — О Будда, нет, конечно. — От внезапного прилива гордости у него даже перестали течь слезы. — Я был учеником у Чень Чжу.
Джейк расхохотался.
— Об этом старом ублюдке ходит больше легенд, чем о любом другом человеке, о котором я когда-либо слышал. Ладно, посмеялись, и хватит. Теперь выкладывай правду.
— Я сказал правду! Неужели, во имя Будды, ты думаешь, мне хочется, чтобы это повторилось еще раз?
— Ну-ну, перестань. Легко говорить про Чень Чжу, зная, что он давным-давно мертв.
— Мертв? — Теперь наступил черед смеяться Белоглазому Гао. — Как ты думаешь, кто все это затеял? Блустоун? — Он снова плюнул. — Этот гвай-лосчитает себя умнее всех, а на самом деле туп, как дерево. — Он вытер кровь с лица рукавом. — Кто, по-твоему, подкинул многоуважаемому тай-пэню“Тихоокеанского союза пяти звезд” идею о проникновении в самое сердце “Южноазиатской”?
Джейк схватил Гао за ворот куртки, ставший жестким и вонючим от засохшей крови. Его пальцы побелели от напряжения, потому что Блисс, способная безошибочно отличить ложь от правды, вновь подала ему безмолвный сигнал.
— Повтори, что ты сказал, — задыхаясь, он обратился к Белоглазому Гао.
— Я сказал, — ответил тог, — что если Чень Чжу мертв, значит, мне довелось встретиться лицом к лицу с привидением.
В Бирме, как, впрочем, и во многих местах за ее пределами, считалось и считается, что в Мандалае, “Золотом городе”, находится центр Вселенной. По крайней мере, он образовывался вокруг королевского дворца, построенного в 1857 году королем Бирмы Миндоном целиком из древесины тикового дерева на склоне якобы той самой горы Меру, что занимает центральное место в брамино-буддистской космологии.
По бирманским меркам Мандалай, чей возраст едва перевалил вековую отметину, считался молодым городом. И тем не менее, расположенный на берегу северного рукава Ираваты, он быстро превратился в крупнейший торговый центр. Он находился в окружении обширных рисовых плантаций, однако, против ожиданий, на улицах его часто царила такая засуха, что облака пыли, тянувшиеся хвостами за разношерстными автомобилями допотопных марок, часто окрашивали небо в коричнево-желтоватый цвет.
В сердце каждого бирманца окутанный ореолом волшебной тайны Мандалай занимает особое место. Легенда гласит, что именно сюда некогда совершил путешествие сам Гаутама Будда, чтобы объявить, что ровно 2400 лет после его смерти у подножия Мандалайского холма возникнет крупнейший в мире центр буддизма.
Однако надменные британцы презрительно отмахнулись от этой легенды как от типично азиатского суеверия. Овладев городом в 1885 году, они переименовали королевский дворец в Форт Дафферии и превратили священные залы в казарму. В коридорах, где прежде разносилось гулкое эхо голосов буддистских святых, усатые денщики усердно натирали сапоги своим офицерам.
Ранней весной 1945 года крепость, которую защищала горстка японских и бирманских солдат, взяли в осаду все те же англичане. Их артиллеристы хорошо знали свое дело. Они так основательно подошли к выполнению поставленной перед ними задачи, что от крепости сохранились лишь ров да кольцо внешних стен.
Вот о чем думал Тони Симбал, глядя на руины королевского дворца, стены которого, очерчивавшие идеальный квадрат, смотрели строго на все стороны света. Он изучал место, где некогда находился центральный тронный зал, известный также как Львиный Зал. В этот зал ввел английский генерал Прендергаст своего коня, после того как король Тибоу был вынужден покинуть страну, отправившись в изгнание зимой 1885 года. Испражнения первого скакуна благородных кровей загадили ковер, которому было несколько сотен лет, поскольку привезли его в Мандалай еще из древней столицы Бирмы Амартуры. Генерал посмотрел на шалость своего четвероногого друга сквозь пальцы. Впрочем, он и сам отличился, без малейших колебаний отдав приказ сжечь тканые изображения святых Теравады, раздражавшие его своим видом.
Небо на востоке потемнело, став темно-коричневым, и можно было надеяться, что дождь доберется и сюда. Иссушенная земля, потрескавшаяся под палящим солнцем, казалось, умоляла, небеса сжалиться и оросить ее живительной влагой. Симбал в белой хлопчатобумажной рубашке, шортах и крепких высоких кожаных ботинках дожидался, пока Макс Треноди поднимется к нему по склону холма.
К тому времени, когда Треноди одолел подъем, жара усилилась, и его рубашка цвета хаки взмокла от пота.
— Господи, — вздохнул Треноди, вытерев лоб огромным, уже успевшим потемнеть носовым платком. — Что это за Богом забытое место!