Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
Шрифт:
Резчик ничего не ответил и даже не кивнул в знак согласия.
— Разве не так? — допытывался Конфуцианец.
Внезапно в пещере возникло напряжение. Убийца, сам того не замечая, положил ладонь на рукоятку ножа, Цзян, сидевшая на корточках, встала.
— С Бивня никогда не делалось копий, — тщательно подбирая слова, сказал Резчик. — Мы всегда были готовы к этому, если бы возникла необходимость, но этого так и не случилось. Бивень не копировали.
Тоненьким голоском, в котором прозвучало благоговение, Цзян спросила:
— Выходит, это тот самый Бивень, который Первый
— Да, — едва слышно ответил Резчик. Он посмотрел на реликвию и глубоко вздохнул. В пещере воцарилось глубокое, ничем не нарушаемое молчание. Наконец Резчик заговорил снова: — Эта тайна была самым тяжким бременем, которое моя семья несла все эти столетия.
— Но почему вы скрывали от нас? — спросила Цзян.
— У каждого из собравшихся здесь имеется свой секрет. Он часть силы Договора. И каждый из нас всегда ощущал, что получил этот секрет из рук самого Первого императора и нашего покровителя Чэсу Хоя.
— Но каким же образом… — начал было Конфуцианец, но Резчик только пожал плечами.
— У древних были свои соображения, которые умерли вместе с ними. Возможно, это, с их точки зрения, было своего рода страховкой. Однако происходящее с Бивнем представляет собой еще одну загадку реликвии. До последнего времени не наблюдалось никаких признаков его разложения. Как я уже сказал, каждый новый Резчик готовил себя к тому, что ему, возможно, придется изготовить копию Бивня, но этого, как видите, не потребовалось.
— Неужели Бивень, который находится перед нами, действительно тот самый? — спросил Конфуцианец. Он все еще не мог поверить в то, что ошеломляющая новость, которую они только что услышали, — правда.
— Да, тот самый, — подтвердил Резчик.
— Значит, можно предположить следующее: две с лишним тысячи лет назад Первый император хотел, чтобы мы увидели именно то, что мы видим сейчас, когда Бивень начал гнить?
— Да, очень логичное и, возможно, единственно правильное предположение, — отозвался Резчик.
Каждый из стоявших в глубокой пещере Муравейника молчал, пытаясь свыкнуться с открывшейся удивительной истиной. Теперь они видели перед собой не копию, а подлинное послание, пришедшее из глубины веков, со Священной горы. И реликвия, распадаясь, в буквальном смысле открывала им нечто новое и… говорила с ними.
— Он указывает нам путь, — произнесла Цзян. — Сначала появляются две эти женщины…
— Кстати, они как-то странно одеты, — проговорил Конфуцианец.
Замеченное им укрылось от внимания остальных. Цзян подошла к Бивню и внимательно осмотрела фигурки.
— Взгляните на их ноги! — ошеломленно проговорила она.
Крохотные ноги одной из женщин были забинтованы. Это, а также наряд в пекинском стиле, красноречиво говорило о ее благородном происхождении. Женщина явно принадлежала к маньчжурской аристократии. На второй было одеяние куртизанки с широким кушаком, какой обычно носили хозяйки привилегированных борделей. Точно таким же, какой сейчас осторожно поправила под плащом Цзян.
— Что все это значит? — осведомился Убийца.
— Это значит, что пришло время, когда на первый план должны выйти женщины, — констатировала
— Надежно ли охраняют Бивень?
Ее вопрос удивил всех, кто находился в пещере.
— Почему ты спрашиваешь об этом? — вздернул брови Резчик.
— Потому что маньчжурская женщина в пекинском платье держит в руке меч.
В летнюю полночь вдовствующая императрица стояла, опершись на свой церемониальный меч, а мимо нее проходила процессия, отдавая ей почести и принося дары.
«Какое убожество!» — думала она, вспоминая тот день, когда еще девочкой принимала почести в первый раз.
Тогда в основе церемонии лежали не только дань традиции, но и страх. В те времена династия Цин находилась в расцвете могущества, а не была высохшим скелетом, который рвут на части европейские стервятники.
Императрица кивнула, когда делегация из Аннама возложила на возвышение перед ней несколько больших бивней нарвала, и одобрила дар, едва заметно пошевелив пальцами, унизанными перстнями. Затем вперед выступил представитель Бенгалии и преподнес маньчжурской правительнице большую шкатулку с изумительной инкрустацией. Расстегнув медные застежки, он открыл крышку шкатулки. На бархатной подушечке лежали три громадных рубина. Императрица всегда была неравнодушна к рубинам, но сейчас, к собственному удивлению, не могла оторвать глаз от даров из Аннама. Подняв церемониальный меч, она прикоснулась им к тупому концу одного из бивней. Острие меча уткнулось в кость. В мозгу императрицы словно взметнулась какая-то вспышка, а из тайников памяти всплыли слова «длинный и изогнутый», и с губ ее сорвалось невнятное хриплое бульканье. В ту же секунду царедворцы метнулись к ней, озабоченно вопрошая: «Что вы сказали, ваше величество?», «Чего изволите, ваше величество?» Десятки бессмысленных вопросов преследовали только одну цель: оправдать существование в Запретном городе лизоблюдов, которые их задавали. Она отвернулась от этих дураков и приказала позвать главного евнуха Чэсу Хоя.
— Что вам угодно, госпожа? — почтительно спросил Чэсу Хой.
Императрица указала мечом на бивень и снова воткнула в него острие.
— Могу ли я чем-то помочь вам, госпожа? — непонимающе повторил Чэсу Хой.
— Не помочь, — подумав, ответила она.
— Что же тогда, госпожа?
Императрица посмотрела на мужчину, почти ее ровесника. Он был единственным старым человеком, которого она подпускала к своей августейшей особе.
— Как, по-твоему, какую историю придумал бы Сказитель об этом бивне?
Первым, что пришло в голову Чэсу Хою, была мысль о необходимости немедленно связаться с находящимся в Шанхае Резчиком.
— Я не столь сведущ в истории, как Сказитель, — отбросив опасения, проговорил он. — В этом отношении я, как вам известно, ближе к летописцам древности.
Ей это было и впрямь известно.
— Остались ли еще Сказители? Когда дело касается легенд, от Летописцев мало проку.
— Легенд, госпожа?
— Да, легенд. Легенд о резном Бивне.