Шанхайский цирк Квина
Шрифт:
Аджар, сказал он, в эпосе вроде этого твоего, индейского, тебе бы подошла роль Святого Духа, и, если ты когда-нибудь присоединишься к нам, это будет твоей партийной кличкой.
Они обнялись, и Троцкий настоял на том, чтобы сфотографироваться и тем самым запечатлеть для истории Аджарово пророчество.
Когда в девятнадцатом году был основан Третий Интернационал, Святой Дух в Париже работал на Троцкого; используя свое знание французского, немецкого, итальянского, испанского, иврита, венгерского, литовского, латышского, фламандского, голландского, ретороманского, словацкого, сербохорватского и некоторых других языков, он вербовал агентов и передавал информацию от одного подпольного кружка к другому. Например, один уроженец Гватемалы говорил только на своем родном языке тцотциль,
В Париже он придумал и создал группу «кротов», евреев-портных, которых вывез из Одессы и научил шить разные национальные костюмы и прятать в швах корешки билетов, табак и еще кое-какие мелкие вещицы, чтобы агенты Коминтерна свободно путешествовали, не опасаясь быть узнанными.
В тысяча девятьсот девятнадцатом он ненадолго вернулся в Россию повидаться с Троцким, и его чуть не застрелили на границе как белогвардейца. К счастью, у него с собой оказалась фотография, снятая в сапожной лавке в Бронксе, на которой он был запечатлен в обнимку с Троцким. Он показал фотографию охранникам, и это спасло ему жизнь.
Вернувшись в Париж, он завербовал молодого американца; американца ранили в Первую мировую, и поэтому теперь он хотел положить конец всем войнам. Назовем его Квин? Аджар даже знал тот район Бронкса, где вырос молодой американец, – недалеко от лавки сапожника, где произошла знаменитая встреча.
Он понял, что Квин – образованный молодой человек, уверенный в себе, готовый учиться и применять знания на практике. На взгляд Аджара, юноша был преисполнен несколько наивного энтузиазма, но Аджар еще не успел забыть, с какими чувствами он сам уезжал из Тифлиса в Санкт-Петербург.
Он подготовил Квина и получил приказ прислать его в Москву. Только много лет спустя, в Шанхае, уже оставив шпионское ремесло, Аджар узнал от одной молодой американки, что Квин прошел интенсивную подготовку в разведшколе в пригороде Москвы и был переброшен в Китай.
После Гражданской войны Аджар был неприятно поражен ленинской политикой НЭПа. Когда в двадцать четвертом году Ленин умер, он решил прекратить подпольную работу и вернуться к изучению языков. Ему было уже за шестьдесят. Он чувствовал, пришло время уйти на покой.
Так он навсегда оборвал все связи с Коминтерном.
Из Парижа он поехал на Ближний Восток, намереваясь изучить пунический и угаритский, мандейский и аккадский. Он овладел этими вымершими языками, но, будучи в Иерусалиме, во второй раз встретился с человеком, с которым познакомился несколько лет назад во Франции и которым восхищался: с японцем-диабетиком, за это время обратившимся в иудаизм.
Этим человеком был рабби Лотман, бывший барон Кикути, представитель могущественного клана землевладельцев с севера Японии. Лотман поговорил с Аджаром о Востоке и настолько увлек его, что Аджар решил не задерживаться в Иерусалиме и продолжать путешествие на восток – до самого края земли.
В Малабаре, где он ненадолго остановился, чтобы научиться бегло говорить на к'yлу, к'oта и т'oда, он влюбился в богатую молодую женщину и женился на ней – первый и единственный раз в жизни, так долго он не мог оправиться от потери Софьи.
Его жена была несторианка, она принадлежала к этой почти исчезнувшей ныне секте, что процветала в раннее Средневековье. Ребенком она кормила лошадь овсом из шлема, который носил солдат армии Тамерлана. Впечатления детства или рассказы о купеческих странствиях предков – они торговали перцем на Западе и Востоке – заронили в душе молодой женщины мечты когда-нибудь поехать в Самарканд и посетить там могилу Тамерлана, а оттуда – по Шелковому пути пересечь Центральную Азию, и, может быть, даже добраться до Пекина. В конце концов, в тринадцатом веке несторианский монах из Пекина ездил на Запад, вел богословские беседы с папой и добрался аж до Бордо, где причащал Эдуарда Первого Английского. Почему бы не повторить его путешествие, но в обратном направлении? И наконец, ей хотелось совершить паломничество к знаменитому монументу, который в восьмом веке воздвигли на Цзянь-фу несторианцы из Китая.
Аджар был в восторге. Вместе с женой он поехал в Гоа, чтобы подготовить караван, и там ему было знамение грядущего несчастья.
Гоа построен на холмах, и его канализационная система состояла в ту пору из открытых канав, в которых все подчищали бродившие по городу свиньи. Как раз накануне их приезда в порт Гоа вошла арабская пиратская шхуна с грузом сильнодействующих наркотиков, доставленных, может быть, даже из самой Мексики. Португальцы отмечали этими наркотиками Пасху, арабы – Рамадан, а индусы пытались умилостивить свой сонм богов весны.
Оказалось, что наркотики гораздо сильнее обычных. Их действие было таким мощным и долговременным, что наркотический эффект сохранялся даже у выделений того, кто их употреблял, а те в свою очередь вызвали явление, получившее название Обдолбанные Боровы Гоа. Несколько недель горожане не могли выйти из домов на холмах и сидели без пищи и воды, пока не улеглось буйство орды хмельных, валящихся с копыт свиней, окончательно сбесившихся от отбросов в каналах.
Наконец Аджар с молодой женой и новорожденной дочерью смог выйти в путь со своим караваном. Они без приключений достигли Самарканда и повернули на восток, чтобы пересечь Центральную Азию. По маршруту древнего Шелкового пути Аджар осваивал новые языки: кашгарский и яркендский, [44] таранчи, [45] узбекский, и сартский, [46] и харачин, и чахар. [47] Все шло прекрасно, пока они не достигли пустыни Гоби. В оазисе на краю пустыни на них неожиданно напало обрушившееся из пустоты разбойничье племя.
44
Кашгарский, яркендский– диалекты уйгурского языка.
45
Таранчи– диалект тюркского племени из Илимской долины.
46
Сартский– один из тюркских языков.
47
Харачин и чахар– диалекты монгольского языка.
В этот момент Аджара не было в лагере. Дочь играла под покрывалом, и ее не заметили, но жене и всем носильщикам отрубили головы. Аджар взял на руки дочь и перешел пустыню пешком. Дочь умерла от жажды прежде, чем он добрался до ближайшего оазиса.
Наконец в двадцать седьмом он прибыл в Шанхай – в тот год, когда там потерпело неудачу коммунистическое восстание, в тот год, когда Троцкий ушел с политической арены в России.
Отец Ламеро остановился, чтобы налить себе еще стакан виски.
Вышло так, прошептал он, что сразу по приезде в Шанхай Аджар сделал замечание, которое имело огромное влияние на современную историю Китая.
В Шанхае его единственной заботой было выучить диалект провинции Цзянси и диалект хакка [48] вдобавок к тем, что он уже знал, – чтобы, отправляясь в Японию, прочитать местные комментарии к китайским классикам. Но в то же время, вспоминая собственный опыт стычек с царской полицией, он не мог не сочувствовать революционерам, на которых в Шанхае в то время шла охота. Поэтому он прятал некоторых бунтовщиков у себя дома, пока не подвернулась возможность вывезти их из города.
48
Цзянси– провинция на Востоке Китая. Хакка– народность, считающаяся предками современных китайцев.