Шанхайский регтайм
Шрифт:
— Возьмете старика на небо? — спросил Пурятинский, добродушно улыбаясь. — Пока ангелы не прибрали?
— Ну, папа, — укоризненно произнесла Марина и чмокнула отца в щеку. — Не говори так.
Филимонов легкомысленно ответил, что с удовольствием покатает знакомых. Поинтересовался, когда же будут остальные гости? Хозяева смущенно замялись, и "бухарец" решил, что он с пилотом единственные, кто ответил на приглашение бывшего дипломата. Но ошибся. Буквально через несколько минут в доме появился еще один гость. Высокий тучный пуштун за пятьдесят, в военном мундире, но без знаков различия. На полной груди блестела эмалями орденская звезда.
Новоприбывшего господина звали Арман Абдмохаммед и служил он чиновником в министерстве внутренних дел. Кем именно уточнять не стал. По-европейски бритый старый знакомец Пурятинского держался несколько высокомерно. Протянул пухлую ладонь военлету, кивнул поклонившемуся Юсуфу и вручил имениннице коробочку с подарком. Галантно поцеловав воздух над девичьей ручкой, господин Арман Абдмохаммед сказал Марине длинный и по-восточному цветистый комплимент. Вежливо поблагодарив, девушка с видимым удовольствием примерила на руку подаренный золотой браслет.
Прохаживаясь по гостиной, Юсуф обратил внимание на большое фото, где хозяин дома в френче с орденом Боевого Красного Знамени на груди стоял рядом с Амануллой-ханом. Позади короля и дипломата виднелся автомобиль, смешанная группа военных. Среди мундиров афганских гвардейских офицеров выделялись красноармейские гимнастерки с "разговорами". Заметив взгляд молодого бухарца, Владислав Игоревич с гордостью рассказал, что в свое время фактически он был зачинателем отношений между молодой революционной Россией и таким же молодым Афганским королевством, решившим сбросить с себя иго британского протектората.
— Да, дорогой Юсуф, — подтвердил господин Арман Абдмохаммед. — Наш уважаемый хозяин в двадцатые годы приложил немало усилий, чтобы между Афганистаном и СССР были добрососедские отношения. Его величество часто вспоминает о твоей работе на благо наших государств, — сказал пуштун с важностью.
— Благодарю, — ответил Пурятинский. — Падишах, как всегда, добр ко мне, — он вежливо улыбнулся. — Мы начинали, когда только-только закончилась Великая война, и старые империи рассыпались одна за другой, а на наши плечи легла огромная ответственность, — продолжил дипломат. — В те времена старое устройство мира с болью и кровью отходило в прошлое. Многие политические деятели цеплялись за устаревшие взгляды и смотрели на ситуацию с изживших себя позиций. Но молодой падишах изначально проявил себя, как замечательный политический деятель и реформатор. Я всегда считал и считаю, что хан Аманулла — великий человек, опередивший свое время! Нужно было обладать настоящим политическим чутьем, чувством перспективы, чтобы разглядеть в Октябрьском перевороте начало великого будущего.
Не желая уступать друг-другу в верности королю, чиновник и Юсуф бурно поддержали сказанное бывшим дипломатом. Тем временем военлет болтал в сторонке с именинницей. Марина, польщенная вниманием молодого мужчины, краснела и мило улыбалась. Пурятинский прервал славословия в адрес афганского монарха и спросил дочку, не пора ли за праздничный стол?
— Ой! — девушка снова зарделась. — Минуточку, я схожу, посмотрю закончила ли Гуль накрывать… Я сейчас, — и она выскользнула из гостиной.
Тут же вернувшись, именинница радостно пригласила всех в столовую, где ждал накрытый стол. На белоснежной накрахмаленной скатерти стоял сервиз дореволюционного, произведенного фирмой Попова фарфора. Столовое серебро украшала монограмма хозяина дома, а на гранях фужеров и рюмок богемского хрусталя вспыхивали радужные блики. Приборов было не меньше дюжины и, когда хозяева с гостями расселись, большая часть стульев оказалась свободна.
Владислав Игоревич лично откупорил бутылку "Вдовы Клико", не забыв упомянуть, что куплена она до начала Великой войны. Во время последней командировки в тогда еще Санкт-Петербург, превратившийся буквально через несколько месяцев в Петроград. Юсуф хотел отказаться от вина, но господин Арман Абдмохаммед насмешливо улыбнулся и сказал, что не стоит обижать хозяев из-за предрассудков.
— Мракобесы и лицемеры толкуют Коран, как им вздумается, — говорил он, — и каждый на свой лад пытается лишить людей удовольствий. Пророк ничего не говорил ни о русской водке, — чиновник кивнул в сторону запотевшего графина, — ни о замечательном французском коньяке, которым я надеюсь, — он улыбнулся Пурятинскому, — мой друг еще порадует нас сегодня. Пророк Мохаммед говорил лишь о финиковом вине… И потом, отказаться выпить за нашу дорогую именинницу, — Арман отвесил поклон в сторону девушки, — будет просто верхом невежливости. Не стоит такому молодому и прогрессивному человеку, как вы, уподобляться провинциалам.
— Давайте выпьем, — не выдержал военлет и, поднявшись, отсалютовал виновнице торжества фужером. — За твою красоту, дорогая Марина, — и он лихо опрокинул в рот шампанское.
— За тебя, доченька, — Пурятинский сделал глоток вина и чмокнул девушку увлажнившимися губами в смуглую щечку. — Будь счастлива и всегда здорова.
Юсуфу ничего не оставалось, как присоединиться к тосту и смущенно пригубить вино под насмешливым взглядом господина Абдмохаммеда. Чиновник же с видимым удовольствием отпил половину своего бокала и тяжело опустился на стул. Глядя на него Юсуф подумал, что такой старый прохвост, уж точно не упустит в жизни ни одно из удовольствий. Тот заметил его взгляд. Делая паузы в еде, стал рассказывать молодому человеку, что в Афганистане всегда спокойно относились к алкоголю и традиционно употребляли легкое местное вино. Не говоря уже об арабских братьях в древние времена. В подтверждение своим словам господин Арман вспомнил великого Омара Хайама и процитировал к месту несколько рубайат (41).
— Замечательный поэт, — отозвался Пурятинский и предложил новый тост — за великого реформатора, чьим гостеприимством он пользуется и по сей день, за его величество Амануллу.
Юсуф выпил этот тост без возражений и с опаской посмотрел на военлета, который налил себе еще водки.
К концу обеда общим вниманием завладел захмелевший Филимонов. Благодаря его усилиям, графин с национальным русским напитком наполовину опустел. Пашино лицо покраснело, манеры стали развязными, голос громким. Он часто перебивал собеседников и, перехватив инициативу, произносил тосты "за дело товарища Ленина и партии большевиков", "за победу коммунизма и Мировой революции". Самым политически нейтральным оказался "за дружбу между рабочими и крестьянами СССР и Афганистана".
Тонко улыбаясь, Пурятинский смотрел на разошедшегося пилота, пил тосты и не обращал внимания на фамильярность гостя. Господин Арман Абдмохаммед же легко направил беседу на авиацию, которой так увлечен его величество Аманулла и расспрашивал пилота о его работе. Пуштуна интересовало все: гражданские и военные аэропланы, состоявшие на вооружении ВВС РККА, их достоинства и недостатки, а так же приходилось ли уважаемому господину Филимонову принимать участие в боевых действиях?
— Наверное, не приходилось, ведь вы еще слишком молоды, — сам себе ответил чиновник. — Вам не больше двадцати пяти?
— Мне двадцать семь лет, — с вызовом отчеканил Павел. — В Гражданскую я не воевал — не получилось, а вот в Туркестане поработал… — он принялся рассказывать, как гонялся за бандами басмачей, в прошлом году был одним из пилотов, разгромивших банду Джунаид-хана.
Юсуф с неодобрением смотрел на болтуна, с помощью вилки и ножа живописно демонстрировавшего, как именно садились-взлетали на такыр аэропланы. Как перебрасывали по воздуху десант и вели разведку, бомбили, обстреливали басмачей на "бреющем" из пулеметов…