Шанс (Коммуналка)
Шрифт:
– Что это?
– Письмо, Андрей Сергеевич. Оно адресовано не вам, а Алевтине Буровой. Но, Алевтина Андреевна разрешила мне показать его вам.
– И больше там ничего не было?!
– Нет, почему же. Был. Фамильный золотой перстень – печатка с оттиском подписи доктора Людвига Фалька, изготовлен по его заказу в 1740 году ювелирным домом Гротмана. Вы, я смотрю, разочарованы?
– Как могло попасть письмо Эмилии Фальк в старый тайник? Вы что, смеетесь надо мной?
– Нет, Никольский. Но, по-моему, ваша бабушка обладала чувством юмора. Читайте, я не буду вас отвлекать. Все, что
…. «Дорогая моя девочка! Пишу это письмо в надежде, что ты найдешь и прочтешь его первой. Мне бы так хотелось этого…
…Сегодня я, наконец, получила от моей подруги историка Евы Бун все материалы, что она разыскала для меня о нашей семье. И сегодня я окончательно решила, как мне поступить…» – невольно прочел Никольский первые строки.
«…Я знала Сереженьку Никольского с детства…А Ева считает, что он и есть мой якобы умерший при рождении сын…Я уверена, она ошибается: Никольские усыновили мальчика, когда тому было уже три года…»
– Она уверена…А как же материнский инстинкт? И из-за всего этого, я – за решеткой?!
– Вы за решеткой только из-за собственной жадности, Никольский.
«…Когда я открыла тайник в твоей комнате, там лежали только дневники моей матери…Я решила написать это письмо и вложить в конверт еще и наш фамильный перстень. Честно говоря, всего богатства, нажитого многими поколениями Фальков, только и хватило на то, чтобы выкупить эту квартиру, несколько комнат в коммуналках для «проигравших» и купить себе достойную смерть…»
– А почему моя бабка вдруг написала такое письмо совершенно постороннему человеку? Кто такая для нее эта Алевтина Бурова?
– Вспомните, Андрей Сергеевич, про ту девочку Розу, которую воспитывал Михаил Никольский в Заречном. Дочь от греховной связи брата и сестры. Ян был отцом и Эмилии и Розы. Ева Бун выяснила, что Роза, выйдя замуж, родила дочь Анну. А Анна – Алевтину. Вот такая цепочка.
«…Я уверена, что не нужно идти против Судьбы. Наша встреча, я уверена, была предусмотрена свыше. И дальше пусть все будет, как будет. Счастья тебе, девочка. Прощай…28 августа 2007 года», – прочел вслух Никольский последние строки.
«А он, ведь, жалеет только о том, что бабка его «обошла», – подумал Беркутов, глядя на замолчавшего Никольского, – «И его не волнует ни Аля, ни погибшая Юля, ни собственная семья. Да, и понимает ли он, что сломал судьбу и себе? И, что ближайшие лет десять он проведет в изоляции?»
Глава 56
– Ты не передумаешь? – Виктор Маринин с улыбкой смотрел на возбужденную Алевтину.
– Нет. Качинский показал мне последнее ее распоряжение: если все решится быстрее, чем через год, то вторая часть завещания вступает в силу. То есть, уже сейчас мы с тобой можем продать квартиру, разделить деньги пополам с женой и сыном Андрея. Я с ними встречалась, Светлана замечательная, какая-то непрактичная только. Я ей о деньгах, а она все сокрушается, что Андрей так вот ошибся. Ошибся! Похоже, она никак не хочет принять того факта, что он убил человека.
– Может быть, ей так легче?
– Похоже. Очень она его любит, слепо как-то, не признавая за ним ничего, чтобы могло разрушить его «светлый» образ.
– Аля,
– Так точно, мой майор. И представь себе, я не сама напрашивалась, Анна предложила мне работу воспитателя. И мне это нравится! Вить, а к чему этот разговор? Вчера еще ты был со мной согласен, даже двумя руками «за». И Гордей Прохоров тебя в охрану берет с удовольствием. И Степка с нами будет. Видишь, Ядвига ему какое будущее нагадала! При президенте страны!
– Вопрос – какой страны.
– Не поняла…
– Разыскали отца Степки. Малиновский не умер в тюремной больнице. Он живет, то есть жил последние пять лет, в Штатах. Скончался этим летом. По завещанию все, что у него было, отходит к Степке. С одним условием – жить он должен там.
– Но, Степка и твой внук! Он маленький, ему нужна опека.
– Он назначил опекуна. Это – я.
– Ты тоже должен уехать?! – Алевтина не могла поверить. Вот так, просто, одной подписью какого-то Малиновского рушится ее жизнь.
– Ты поедешь со мной.
– Мы не женаты.
– Это легко поправить. Я вот сейчас, сию минуту, делаю тебе предложение. И ты соглашаешься.
– Ты все решил…
– Да, я все решил. Без тебя мне не жить, и я не могу лишить Степана будущего. Не имею права. Не заставляй меня, Аля, выбирать между тобой и внуком. Пожалуйста. Я не могу уговаривать, не умею. Знаю, что тебе будет трудно…, – Аля видела, что Маринин боится посмотреть ей в глаза.
– Что трудно, Витя? Уехать в чужую страну? От этого я не перестану быть русской. Хотя, какая я русская с предками по фамилии Фальк? – Аля лукаво посмотрела на Маринина.
– Так ты согласна?!
– Маринин…, – Аля подошла к нему совсем близко и заглянула в глаза, – Ты такой …нечуткий! Как же ты до сих пор не понял, что я за тобой поеду, куда бы ты меня не позвал! Мне только и нужно было, чтобы ты все решил сам. Нужно для того, чтобы знать, что я не ошиблась в тебе, что я тебе не в обузу!
– Аля! – возмущенно вскрикнул растерявшийся вдруг Маринин.
– Вот только кричать на себя я не позволю, – строго произнесла она, отодвигаясь.
А он вдруг испугался. В последний раз мелькнула мысль, что она передумает.
– Бойся, бойся! Но только люби меня, Маринин, – улыбнулась лукаво Аля.
«Камень с души, гора с плеч, как еще там можно сказать? Нет. Это все мелко. Мир открылся! Второе дыхание, нет, вторая жизнь. Умер – и родился. И несколько минут – между. Не чуткий! Да знала бы она, что я пережил за эту ночь! Ночь после того, как Беркутов рассказал мне о Малиновском. Ночь, когда я жил заново – за себя, за Ольгу. Когда понимаешь, что нет прощения здесь, на земле. Только попытка раскаяться. В том, что упустил, не понял, не разобрался в душе собственного ребенка. И вот оно, прижизненное наказание – жить, потеряв навсегда. И мучиться, что мог, но не сделал, не захотел, слабым оказался. Себя пожалел, ее бросил, кровинушку. Слезы внутри теперь – до собственной смерти! И только светлый луч, подарок небес невесть за что – она, Аля, любовь нежданная. Потерять ее – умереть легче! А она еще шутит!» – озлился вдруг слегка Маринин.