Шанс все изменить
Шрифт:
– Эти, другие люди… которые теряли только часть воспоминаний. Как часто к ним все возвращалось?
– Не всегда, – был вынужден неохотно признать доктор.
– Он может никогда ничего не вспомнить, – словно во сне, сказала Роза. Ее жизнь, ее будущее ускользало от нее прямо на глазах.
Я не стал бы на этом зацикливаться, – мягко сказал доктор Кастеллано. – Мы будем наблюдать его здесь, но уверен, что восстановление будет успешнее дома, под присмотром врачей там.
Она кивнула. Единственное, что было общего у нее и Леона, – это дом,
Дом также играл принципиальную роль в их браке по воле ее отца, который составлял брачный контракт, уже понимая, что его состояние ухудшается. Если бы Леон развелся с ней до истечения пяти лет брака, он терял компанию и дом. Если бы это сделала Роза, она теряла дом и все, что не принадлежало лично ей.
А значит, теряла свое убежище и всю свою работу по составлению истории Таннеров, тянувшейся далеко в прошлое… То есть всю свою жизнь.
Роза была готова это сделать, лишь бы перестать ждать, когда Леон наконец решит стать ее мужем не только на бумаге.
– Да, – сказала она решительно. – Он бы хотел вернуться в Коннектикут как можно скорее.
– Мы так и сделаем, как только это будет безопасно. Если они вместе вернутся в Коннектикут, она не разведется с Леоном. Не избавится от мужчины, которым была одержима почти всю жизнь.
Она нужна ему.
Почему это так важно?
Роза вспомнила, как часто бывало, как сидела в розовом саду при поместье. На ней было дурацкое платье в кружевах, по лицу текли слезы. Парень, который пригласил ее на выпускной, не приехал. Похоже, приглашение было жестокой шуткой.
Она подняла взгляд и увидела Леона. На нем был костюм, он наверняка куда-то собирался после встречи с ее отцом. Роза сглотнула, глядя в его красивое лицо и понимая с ужасом, что он увидел ее такой.
– Что случилось?
– Ничего. Ну… мой спутник на выпускной так и не появился.
Леон протянул руку и поднял ее с земли.
Роза не могла вспомнить, прикасался ли Леон к ней раньше. Его ладонь была теплой, прикосновение посылало электрические искры по ее телу.
– Скажи, кто тебя обидел, и я устрою так, что его мама родная не узнает.
Роза покачала головой:
– Нет. Я не хочу, чтобы ты или отец за меня заступались. Так будет только хуже.
– Тогда… – Он крепче сжал ее руку, и у Розы сердце забилось еще быстрее. – Тогда позволь мне пригласить тебя на танец.
Она могла только кивнуть в ответ. Леон притянул ее ближе, увлекая в простой танцевальный шаг. Танцы никогда ей не давались. Как и многое другое. Но Леона это не смущало. И в его руках Роза не чувствовала себя неуклюжей – наоборот, казалось, что она может летать.
– Дело не в тебе, Роза.
– Что? – переспросила она сдавленно.
– Дело в возрасте. Такие, как ты, – слишком мягкие, слишком уникальные, чтобы вписаться в жизнь других школьников, – в будущем станут звездами. Ты добьешься куда большего, чем они. То, что происходит сейчас, временно. Твоя жизнь станет куда светлее, куда прекраснее, чем они могут представить.
Его слова значили так много. Она хранила их в сердце. Они придавали ей сил, когда Роза шла к алтарю, надеясь, что именно это станет светлой и прекрасной жизнью, которую Леон обещал ей двумя годами раньше.
Но их брак стал полной противоположностью. Она не взлетела – наоборот, жила с подрезанными крыльями. Ей трудно было увидеть в муже того человека, который танцевал с ней однажды вечером.
Но это воспоминание оставалось таким ярким, таким прекрасным, что даже после всего, что случилось потом, Роза не могла отказать Леону в помощи.
Вот когда ему станет лучше, тогда она начнет собственную жизнь.
– Скажите, что мне делать, – вздохнула она.
Глава 2
Даже когда его вывезли в инвалидном кресле из больницы и пересадили в специальную машину, он не мог вспомнить своего имени. Он понимал, что происходящее терзает его гордость. Ему не нравилось полагаться на помощь посторонних. Однако сейчас он полностью от них зависел.
Странно, как можно не помнить фактов, но понимать такие эмоции. Всей душой.
Он знал свое имя. Знал потому, что его так называли врачи, его жена, все, кто говорили о нем, словно его тут не было. Но знать не значило вспомнить. Он не мог вспомнить, кто он такой; и хотя это не значило, что он глуп, но все считали, что он не может сам принимать решения.
Поездка в аэропорт была долгой и болезненной; каждая яма на дороге отзывалась в его ранах. Ему повезло, переломано было меньше, чем могло бы. У него была сломана пара ребер, но в остальном он отделался сильными растяжениями. Но ходить самостоятельно он все еще не мог. Так ему сказали. Он знал весь список повреждений наизусть – приложил все усилия, чтобы его выучить, чтобы хоть чем-то заполнить свой разум. Чем-то, что он узнал сам.
Это знание было невеселым, стоило признать.
Однако других фактов у него не было.
По словам врача, ему достаточно было объяснить необходимый минимум. А остальное должно было вернуться само.
Ему было ненавистно понимание, что он нуждается в других – не только в их заботе о своих физических нуждах, но и в их знаниях. Любой, кто заходил в его палату, знал о нем больше, чем он сам.
Он посмотрел на профиль женщины, которая была его женой. Она смотрела в окно, на пролетающий пейзаж, со стоическим выражением лица.
– Я хорошо тебя знаю, – сказал он, словно, если произнести это вслух, это станет правдой.